была семья. Маленькая семья: семилетняя сестренка, мама, папа и бабушка, – начала я рассказывать абсолютную правду. – Так как я старшая, на меня возлагали большие надежды, которых я не оправдала. Отец с матерью разошлись, когда мне было пять лет, но оба родителя пытались участвовать в моей жизни и впредь. Причем так активно, что в какой-то момент я перестала понимать, чьей жизнью живу.

Я оборвала повествование, потому что в зале появилась подавальщица. Пока девушка перекладывала тарелки с подноса на стол, я быстро придумывала, как бы случайно не упомянуть такие вещи, о которых в Ассоне неизвестно. Например, то, что я потратила несколько лет жизни на изучение информационных технологий, которых здесь никогда не существовало.

– Меня обучали читать и писать в надежде, что однажды я стану известным человеком. Что я стану гордостью семьи. И за любой малейший промах с самого детства получала взбучку, а когда делала что-то правильно, так, как от меня этого ждали – похвалы не слышала. Рано или поздно я должна была убедить себя в том, что терпеть такое отношение к себе нельзя. Случилось это в пятнадцать лет. Я перестала быть удобной, больше не стремилась угождать всем, забросила свою жизнь в дальний ящик и просто наслаждалась моментом. Я понимала, что так жить нельзя, но мне было уже все равно. Неважно, что бы я сделала, на все у моей мамы была одна фраза: “Этого недостаточно, ты еще не можешь…” и дальше шел длинный перечень того, что я не могу. Отец просто молчал, он верил в правильность воспитания меня своей бывшей женой.

– Как это ужасно, – Тиммион, не притронувшись к еде, слушал меня с грустью в глазах.

– Не ужасно, нет, – улыбнулась я через силу. – Наверное, мои родные хотели воплотить во мне то, чего у них не получилось достичь самим. А я не сумела, сломалась.

– Поэтому ты сбежала?

– Сбежала?.. – непонимающе переспросила, так как в эту секунду обдумывала день своей смерти. – Ах, ну да, я сбежала. И больше никогда не вернусь.

– Мне кажется, ты могла бы попытаться наладить отношения со своими родными. Не сейчас, а позже, когда твоя пекарня станет приносить плоды. Ты могла бы показать матери, что и без нее сумела…

– Не могла бы, – резко ответила я, со злостью ткнув вилкой картофелину. – Я рассказала тебе о себе все, что хотела бы рассказать. Теперь твоя очередь.

Тиммион отвел взгляд, пряча лицо за чашкой чая. Задумчиво осмотрел салат с говядиной, который заказал, и пожал плечами.

– Мне особо нечего рассказывать. Моя семья не такая большая, как твоя. Мать умерла, я говорил об этом. Бабушка тоже оставила этот мир, как и дедушка. Но у меня тоже есть младшая сестра, правда, она уже замужем и живет на Востоке. Детей у нее еще нет, но я бы с удовольствием понянчил племянников.

– У тебя остался только отец?

– Да, только он. И у нас не самые лучшие отношения с того дня, как я ушел из дома. Рано или поздно мне придется в него вернуться, но надеюсь, что это произойдет еще нескоро. Сейчас же я живу и занимаюсь любимым делом, как ты уже знаешь.

– Тебе нравится делать что-то из железа, раз открыл кузницу?

– Не только из железа. Я люблю все, из чего можно что-то смастерить. Мне нравится видеть улыбки моих заказчиков, когда они получают диван или резную полку такую, какую и хотели. Нравится, что от меня зависит только то, как и что получится в моих руках. Будь то табурет или кинжал. Я не тороплюсь…

Тиммион вздохнул, покачнув головой. Мне не показалось, что он тоже что-то недоговаривает – так оно и было на самом деле, но не мне его винить за это. Про Илону я и спрашивать не стала, знаю, как начинаются отношения.

– Не тороплюсь возвращаться туда, где от меня чего-то ждут. У меня есть еще несколько лет жизни в свое удовольствие, и я пытаюсь прожить их как можно насыщеннее. Смешно, но я только сейчас понял, что мы с тобой находимся в одинаковых ситуациях.

– И правда, – рассмеялась я. – Выпьем за это, – приподняла чайную чашку и, подмигнув мужчине, отпила глоток.

Что ты скрываешь, загадочный сосед? Что бы это ни было, оно явно менее оригинальное, чем мое попадание в Ассон из другого мира. Хотя, как знать, как знать…

– Готовят здесь все же вкусно, – нарушила я тишину спустя полтарелки картофеля.

– Овощи сложно испортить, – заметил Тиммион, покосившись на мое блюдо. Его салат был тронут совсем немного, мужчина съел только зелень.

– Я попробую? – попросила без стеснения, указав на кусочек говядины.

Мужчина ткнул в мясо вилкой и протянул мне, выжидающе глядя в глаза. Я растерялась лишь на миг, прежде чем снять губами с вилки предложенный кусочек. Было что-то в жесте мужчины… слишком интимное, так что мне сделалось неловко. Сразу в голове вспыхнули все мои ночные мысли, и лицо залилось краской. Слава богам, в этом зале освещение было отвратительным!

Говядина оказалась несоленой и жесткой, я так и не смогла прожевать – пришлось выплюнуть в салфетку.

– Извини, – поморщилась я с улыбкой. – Мои зубы оказались недостаточно крепкими.

– Вот и я об этом, – весело сказал Тиммион. – Уж не знаю, почему, но мясо в этом заведении то жесткое, то мягкое и вкусное. Никогда не угадаешь.

– Корова была старой, – предположила я. – В большинстве случаев говядина довольно мягкая, но только если коровка была молодой. У старых же мясо жесткое, сколько его не вари.

– Ты не рассказала о том, кто научил тебя готовить. Секрет?

– Никакого секрета, – фыркнула я. – Моя бабушка была единственным в моей семье добрым человеком. Относительно добрым, иногда у нее все же случались приступы гиперопеки, и тогда в ней просыпалась властная женщина. Но временами, когда мы с ней оставались одни, а такое было часто, до того, как она окончательно переехала жить в… – я запнулась, едва не произнеся запретное в этом мире слово “деревня”, но быстро исправилась: – В другой поселок.

Я не упомянула, что в двадцать лет окончила кулинарные курсы, купив доступ к ним на последние деньги. Шеф-повар ресторана скандинавской кухни, чьи