Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничьи.
– Зачем пришли? Послал кто-то?
– Мы кушать хотим, теть, – подал голос и второй, захныкав.
Я вопросительно взглянула на первого, а он зло шикнул на своего друга.
– Простите нас. Из вашего дома пахнет так вкусно, и он меня подговорил подойти поближе, – веснушчатый ткнул пальцем во второго мальчишку.
– Понюхать? – не поняла я.
– Попросить, – ребенок спрятал взгляд в землю.
Я отложила скалку, задумчиво оглядываясь. Сердце затопило волной жалости, я старалась держаться изо всех сил, чтобы не присоединиться к плачу второго мальчишки. Вот только еды у меня не было, не отдавать же котлеты, за которые мне заплатили, беспризорникам? Да и если уж совсем честно, в моей жизни впервые происходит встреча с такими детьми. Как-то не привыкла я видеть, что у кого-то может не быть простого куска хлеба.
– Что с вами делать-то, – еле слышно прошептала, быстро вспоминая, есть ли что-то из еды в шкафах. Обернувшись к окну, бросила: – Подождите здесь.
В шкафу отыскала пучок колбасок, кусок сыра, остатки хлеба, который сама пекла, и пакет печенья. Сложила все это в маленькую корзинку и выглянула на улицу, чтобы убедиться, что дети не сбежали.
Веснушчатый мальчишка гладил по голове своего друга. Тот уже не плакал, но от пролитых слез грязь на личике размазалась и теперь “украшала” щеки дорожками. Мой взгляд зацепился за пыльные ладошки малышей, разодранные штаны в районе коленей, всклокоченные темные волосы. У этих детей, наверное, нет даже ножа, чтобы порезать сыр… Да и как вообще им можно дать нож, малыши же совсем!
– Заходите в дом, – отставив корзинку, сказала я.
Ребятишки не стали спорить, тут же юркнули ко входу. Я убрала тарелку с котлетами на тумбу и поспешила открыть дверь.
Мальчишки топтались в гостиной, зыркая по сторонам и принюхиваясь. Вся ситуация вызывала во мне неловкость, я не знала, что делать, что говорить. А как объяснять Тиммиону, почему ему придется завтракать с “ничьими” детьми?
– Пойдемте вымоем руки, – я наконец спохватилась, что с грязными руками им за стол точно нельзя. Это ж все-таки небезопасно для их здоровья, в первую очередь. Мало ли, сколько микробов занесут в организм? То, что они все время едят грязными руками, меня в тот момент не волновало. Мне интуитивно хотелось сделать что-нибудь хорошее для малышей, вот только в силу неопытности общения с беспризорниками я понятия не имела, что можно делать, а что нельзя.
В бане налила воды в таз, и пока ребятня пыталась отмыть грязь уже въевшуюся в кожу, я терпеливо держала в руках полотенце. Мальчишки вымыли и лица, причем тот, что с веснушками, помогал второму умыться так, чтобы мыло не попало в глаза.
Проводив малышей на кухню, предложила им присесть за стол. Нарезала сыр, хлеб, на тарелку выложила колбаски, а в чашки налила горячего чаю. Вазочку с конфетами и печеньями решила предложить чуть позже, когда поедят.
То, с какой жадностью ребятишки вгрызлись в хлеб, меня поразило. С открытым от удивления ртом наблюдала за тем, как один из ребятишек запихивает в рот то колбаску, то сыр, то хлеб, и все это почти не жуя, а мгновенно глотая.
Глаза защипало от подступающих слез, и я судорожно выдохнула. Неведомое мне ранее чувство жалости оказалось столь же сильным, сколь и неожиданным. Я не услышала ни шагов за окном, ни то, как открылась входная дверь. Все наблюдала за ребятней, то подливала им чай, то подкладывала сыра.
Тиммион остановился на входе в кухню. Я заметила его, когда в очередной раз возвращалась от печи к столу с чайником в руках. Мужчина взглядом спросил у меня, что происходит, а я отмахнулась. Не до него сейчас.
– Это возьмите с собой, – голос у меня дрожал от напряжения. Высыпала конфеты и печенье из вазочки в бумажный пакет и протянула его веснушчатому мальчишке.
Теперь и дети увидели моего соседа. Веснушчатый отложил кусок хлеба и глянул на друга, а когда тот ни на миг не отвлекся от еды, хлопнул его по плечу.
– Поздоровайся, – прошипел мальчишка, и второй приветственно замахал ручкой Тиммиону.
– Я буду в гостиной, – тихо проговорил мужчина, обращаясь ко мне.
Я только кивнула. Если бы открыла рот, чтобы сказать хоть слово, разревелась бы.
Наевшись, дети убежали, едва ли не тысячу раз сказав “спасибо”. Мне впервые в жизни кто-то настолько искренне смотрел в глаза с благодарностью, что я все же залилась слезами, закрыв дверь за ребятишками. Припала к ней лбом и беззвучно плакала, стыдясь слез перед Тиммионом. Мужчина все это время молча сидел на диване, но я чувствовала спиной его взгляд.
Успокоилась не сразу. Вытерла мокрые щеки подолом платья, нисколько не заботясь о том, что оголяю бедра, а сосед это видит. В тот момент мне было совершенно плевать на то, кто и что обо мне думает, ничто не имело значения больше, чем тихое “Спасибо” за кусок простого хлеба.
– Я приготовила яичные котлеты для тебя, – произнесла глухим голосом, направляясь на кухню.
Мужчина последовал за мной.
– Яичные? Не пробовал таких никогда, – сосед старался говорить веселым тоном, с улыбкой, но я чувствовала, что и его мысли далеко отсюда.
Поставила тарелку с котлетами на стол, налила в чашку остатки чая из чайника, и села на подоконник. Собиралась позавтракать вместе с Тиммионом, но теперь кусок в горло не лез. Рассеяно скользила взглядом по ухоженным домикам, цветущим клумбам, редким прохожим в красивых платьях и костюмах. Большая часть горожан, появляющихся на нашей улице, были совсем не бедными, судя по их экипажам и одеждам. Вот только все они захаживали в ателье, что было рядом с моим домом, и никто не заглядывал ни в мясную лавку, ни в молочную. У продуктовых я чаще видела женщин в старых застиранных одеждах, скорее всего, они были слугами или простыми горожанами.
Каждое утро начиналось с того, что женщины забегали за продуктами, по дороге здороваясь друг с другом приветливыми улыбками, и убегали дальше по своим делам. Чуть позже, в то время, как мы