class="p1">Одного я не учел: в этот раз я оказался между двумя соперницами, каждая из которых отстаивала свои права на меня. В другой раз подобное обстоятельство мне, стареющему неудачнику, может быть и польстило, но тут началось такое!.. Когда в ответ на очередной собачий рык Людка со злости запустила в Псину тапком, та внезапно приняла слишком знакомую мне характерную позу и щедро оросила ковер на полу! Я и глазом моргнуть не успел от неожиданности, а Людка разразилась таким пронзительным визгом, что у меня уши заложило.

Тут уж и я перешел на повышенные тона.

– Да не ори ты так! – одернул я ее. – Ты же ее пугаешь!

Но Людку было уже не остановить. Соскочив с кровати, она заметалась по комнате, окончательно запугав собаку, которая с лаем забилась в угол. А Людка, вместо того, чтобы оставить ее в покое, стала размахивать какой-то тряпкой и орать:

– Пошла! Пошла!..

– Слушай, отстань от нее! – я понял, что буду последним подлецом и предателем, если не вступлюсь за бедное животное. – Что ты к ней привязалась?

– А ты больше с ней не приходи! – выставила мне ультиматум Людка.

– Да я могу вообще не приходить! – пригрозил я, путаясь в штанах.

– Тогда и трахайся со своей собакой! – ядовито огрызнулась Людка.

Кстати, досталось мне и от Псины, которая смотрела на меня, не мигая, и в глубине ее черных зрачков стоял немой вопрос: зачем ты полез на эту похотливую сучку? Тебе что, заняться больше нечем? Пойдем лучше котов погоняем!

Так закончился мой роман с Людкой. Назавтра меня уже к ней не тянуло, и мы с Псиной всласть нагулялись, не пропустив ни одного пункта программы, включая конюшню с котами. А еще, проходя мимо ближайшего к нашему дому книжного магазина, я увидел в витрине последнюю книжку молодого Мерзавца, по поводу которой Серега мне все уши прожужжал.

Сначала я решил игнорировать это обстоятельство, а потом все-таки дал слабину. Вернувшись, покормил Псину и, пообещав ей в награду за терпение любимое лакомство – ушки, опрометью кинулся обратно – в магазин. Там я сграбастал книжку, как вор, предварительно оглядевшись по сторонам, и тут же стал ее нервно листать, жадно выхватывая то там, то здесь плотно спрессованные абзацы, как коршун живую плоть. Мне хватило и четверти часа, чтобы понять главное: новый роман Мерзавца несравненно слабее предыдущего, стартового. Как же я торжествовал! Стыдно признаться, но будь вокруг поменьше народу, я бы, наверное, попробовал изобразить какое-нибудь несложное коленце из тех, коим с грехом пополам обучился на потных дискотеках времен моей студенческой юности.

– Что, парень, спекся, сдулся, выдохся? – ехидно впился я взглядом в портрет автора на обложке.

Что, нутряной энзэ кончился? То-то же! Теперь слова уже не будут бить из тебя жирным фонтаном, как первая нефть из скважины. И тебе, как и всем поденщикам, вроде меня, придется просеивать их сквозь сито, долго разглядывать на свет, задыхаясь от предчувствия – вдруг бриллиант? – и отбрасывать безжалостной рукой, убедившись, что это всего лишь очередной осколок бутылочного стекла. Или – того хуже – вымаливать, выклянчивать, а то и душу, сам знаешь, кому, продавать. Не ты первый, приятель, не ты последний. Знаешь, сколькие прошли тем же путем до тебя, по дорожке, мощеной несбывшимися надеждами?

Я даже подмигнул фотографическому Мерзавцу на обложке, взгляд которого показался мне каким-то затравленным, и… сделал то, чего я меньше всего от себя ожидал, – купил его несчастную книжку! Кинул ее в пакет, где уже лежали ушки для Псины (что, как тебе такое соседство, юный наглец?), и, посвистывая, вразвалочку, взял курс на свой диван. А по прибытии на место милостиво принял порцию традиционных собачьих ласк и погрузился в чтение.

Да-да, именно так: я читал новый роман Мерзавца, методично поглощая слово за словом, строчку за строчкой, главу за главой, безошибочно отмечая про себя слабые места и снисходительно усмехаясь, а порой, когда немощность автора проступала уж очень отчетливо и неприкрыто, позволяя себе протяжный стон удовольствия, от чего свернувшаяся в моих ногах псина каждый раз вздрагивала, приподнимала свою смышленую морду и тревожно вглядывалась мне в лицо. Как заботливая мать или преданная жена. В благодарность за это я, совершенно растроганный, гладил ее по теплому шерстяному боку, и во мне росло и ширилось ощущение простого и безоговорочного счастья, которым, так уж чудесно сложилось, я был обязан молодому высчкочке и его беспомощной книжке!

Той самой, что я проглотил, почти как Стивенсона в раннем детстве, не отрываясь даже на еду (Псину разве что покормил), и уже ночью, перелистнув последнюю страницу, поставил заключительный диагноз: лучше б ее не было. По крайней мере, для автора, для этого доброго, открытого, судя по выражению его физиономии на обложке, парня. Я даже сочувствием к нему проникся. Ну, куда он, спрашивается, торопился? В шею его, что ли, гнали, или собаки за ляжки хватали? Не мог подождать, накопить в себе!.. Хотя… Таланту ведь тоже кушать хочется. С этой мыслью я еще немного повалялся на диване, возложив книжку себе на грудь, после чего, ощутив внезапный прилив сил, резко вскочил, чем вызвал недовольство хвостатой подружки, пригревшейся у меня в ногах.

– Ладно, Псина, не сердись, – взял я в руки ее смышленую морду, – поработаю-ка я, пожалуй…

И в самом деле, спокойно и сосредоточенно, без долгой изматывающей подготовки, засел за компьютер, что было мне в принципе не свойственно. Открыл нужный файл и принялся методично, недрогнувшей рукой, вырезать и выбрасывать в корзину длинные философские отступления и затянутые воспоминания, которыми, по мнению издателя, мой роман был сильно перегружен, чтобы потом заполнить образовавшиеся пустоты активным действием и диалогами. Подумать только, а ведь еще совсем недавно меня не покидало ощущение, что мой роман – это упругое тело молодой девушки, в угоду глупой моде вздумавшей изменить свою внешность, а я коновал –пластический хирург, безжалостно кромсающий его из-за денег!

Теперь же я чувствовал себя скорее патологоанатомом, который, отбросив грязную простыню, со сжатым в руке скальпелем профессиональным взором оглядывает лежащее перед ним тело: да, красивая была девушка, но ведь она уже мертва. А, значит, можно, не мучаясь угрызениями, ее полосовать и потрошить, вытаскивать внутренности, а потом, запихнув их обратно, наскоро зашить разрез грубыми стежками через край. Впрочем, это еще вопрос, насколько хороша была усопшая. Не исключено, что все как раз наоборот: она была редкой уродиной, и ей бы очень не помешало попасть под нож пластического хирурга, больше того, она об этом мечтала, и во всем себе отказывала,