— украсить прическу. Или купить красивые туфли и шляпку с вуалью.

Но я, мужественно зажав деньги покрепче, прошла мимо всех влекущих меня нарядов и красивых вещей.

Их время еще не пришло. Потом.

А сейчас мне нужно позаботиться не о красоте, а о будущем.

У аптекаря я купила новенький металлический ящик со всеми необходимыми для оперирования инструментами, и крепкую кожаную сумку с крестом.

Пять серебряных.

Ивонна просто убьет меня за такие растраты!..

Да нет, не убьет. Хуже.

Она вскарабкается на крышу дома, прокричит о том, что я пустила по миру весь дом, обрекла его на голодную смерть, и скинется вниз!

Я даже зажмурилась на миг, отдавая эти деньги.

Но все ж отдала. И ящик недрогнувшей рукой взяла.

Надо отметить, что в моем новеньком ящике, полностью укомплектованном и красующемся ранее на витрине, было много такого, чего в ящике местного доктора не было.

Например, тех самых крючков, нехватку которых компенсировал мне Синеглазка.

Либо глупый докторишка выкинул эти инструменты, посчитав их негодными, либо сделал это нарочно — чтоб помучить пациента и представить любую незначительную манипуляцию сложной операцией.

За сложность ведь деньги берут, не так ли?

Вот же жук…

Помимо лекарств, что могли б пригодиться мне дома, на всякий случай, я взяла у него так же дорогих, сильнодействующих обезболивающих пилюль.

А еще игл для шитья.

И нитей из воловьих жил, чтоб сшивать исключительно внутренности.

А также бутыль спирта.

Мне, как оперирующему хирургу, они наверняка понадобятся.

Аптекарь внимательно наблюдал, как я укладываю все это в сумку.

— Не вы ли тот врач, — живо спросил он, наконец, — что провел уникальнейшую операцию в нашем городе?! Невероятно, потрясающе! Феерично! Ничего подобного у нас никогда не было! Простите, если обидел своим любопытством… Но я это понял по тому опыту, с каким вы проверяли инструменты. Сразу видно, что вы знаете, для чего каждый из них!

— Конечно, знаю, — небрежно ответила я.

— О, это замечательно! — просиял аптекарь. — Вы знаете, у меня много лекарств… и настоек… Но местный врач понятия не имеет, зачем они нужны. И они просто пропадают! А местная Гильдия Врачевателей обязывает меня их готовить! Обязывает! Из своих собственных препаратов, из своих запасов! Они ведь должны быть под рукой, понимаете? А мне приходится их потом выкидывать, когда истекает срок их хранения! Ведь местный врач их не берет! Понимаете?!

В голосе несчастного аптекаря было столько отчаяния, что я согласилась посмотреть, что там за отвары он вынужден хранить без нужды и без толка.

— Извольте, я покажу! — вскричал он, счастливый донельзя. — Вот, например, шипучая вода! Обеззараживает!

— Миленький мой! Это же перекись водорода! Какая полезная штука!

— О! Вы оценили?!

— Разумеется! А можно мне приобрести у вас бутыль? Я как раз направляюсь к пациенту, ему очень понадобится!

— Ну, разумеется! — просиял аптекарь.

— А что у вас еще есть, помимо этого?

— Ну вот же, вот! — аптекарь носился, как укушенный. И сиял, словно получил нобелевскую премию за вклад в медицину. — Вытяжка из грибов! Убивает всякие воспаления! Всякие!

— Пенициллин, серьезно?!

— Что? — рассеянно спросил аптекарь.

— Ничего! И, говорите, врач у вас не покупал?

— Пару раз купил, — нехотя признал аптекарь. — Но сказал, что больной слишком быстро выздоравливает! А это неугодно богу. И все равно, что говорит по этому поводу наука! Представляете?!

— Представляю… Давайте! Надеюсь, бог мне простит!

В общем, от аптекаря я вышла с полной сумкой, позвякивающей полными бутылочками с лекарствами.

И решительно направилась к дому мясника.

***

Мальчишка полулежал, обложенный подушками. Его накрыли одеялом до самого подбородка, и переодели, кажется, в чистое. Как покойника.

Эти меры пугали его.

Вкупе со вздохами, всхлипами из разных углов дома, так и вообще создавали похоронное настроение.

Лицо у него было бледное, расслабленное. Глаза испуганные.

Того и гляди скажет «поднимите мне веки».

— Ну-с, — подражая солидным врачам, бодро произнесла я, — посмотрим, что у нас тут.

Отец стоял рядом, немного оробевший. Он чуть ли не в рот мне заглядывал.

А мать мальчишки — вот где паникер! — завывала где-то за дверями, как неуспокоенный дух.

Я решительным жестом откинула одеяло, задрала белую рубаху на мальчишке чуть не до подмышек.

— Что там, доктор?! — выкрикнул мясник. Не выдержал нервного напряжения. Кажется, стенающая жена вынула из него всю душу.

— Хм, хм, — ворчала я, рассматривая шов. — Да тут все… просто отлично!

Просто гора с плеч, честное слово!

Я горячо поблагодарила нерадивого доктора, чьи запасы спирта мы израсходовали ради этой операции.

Рана была свежа, выглядела некрасиво, с чешуйками засохшей-то крови.

Но она была суха и чиста.

Лишь один шов немного воспалился. Тот самый, последний. Там было мокровато. И именно там шов нуждался в тщательной обработке.

Но и только.

— Отлично! — с облегчением прошептал несчастный отец и нервно сглотнул.

— Отлично? — спросил испуганный мальчишка, глядя на свой бледный живот.

— Более чем. Дай-ка я тебя обмою и перевяжу заново.

Я недрогнувшей рукой налила на живот мальчишке перекись.

Бинтами аккуратно смыла всю кровь. Прочистила воспаленный шов и еще раз придирчиво осмотрела.

Заживало, как будто бы, очень хорошо.

— Больно? — деловито осведомилась я, осторожно ощупывая его живот.

Мальчишка, напуганный, бледный и страдающий, чуть кивнул.

— Сильно? Остро? Как будто режут?

— Нет, — промямлил он. — Просто очень ноет. И…

— Страшно? — помогла я ему. — Сил нет?

Он снова кивнул.

— Это ничего. Это так и должно быть. Ты все ж много крови потерял. Это пройдет.

— Доктор, — промямлил он трагическим голосом умирающего. — А когда… когда я вставать смогу?..

Он говорил это так, словно ему перебили хребет. И надежды нет никакой.

— Прямо сейчас, — отрезала я, поднимаясь и требуя воды, чтоб сполоснуть руки. — Я тебе помогу подняться.

Тут «умирающий» напрочь забыл, что страдает. Его вялое лицо сделалось живым и удивленным. Глаза на лоб полезли.

— Что, сейчас?! — вскричал он. — Но я же не могу! А вдруг кишки вывалятся?! И прямо на пол!

Я обернулась к отцу мальчишки.

— Полы сегодня мыли? — спросила я.

Тот совершенно серьезно кивнул.

— Вот видишь, мыли! Значит, ничего страшного. Ну, вставай! Еще вчера надо было подняться-то.

— Да как же вчера, — испуганно вступился за сына