— Моей Эльвире, матери Алекса, было двадцать, когда наши отношения стали более близкими. Но дело даже не в этом. Лера пойми, ты спасла жизнь моему сыну. Я не представляю своей жизни без Алекса. Он невероятно дорог мне. Не только как родная кровь, но и как напоминание о жене.

В негромком голосе звучало столько любви, что она не могла не удивиться.

— Но ведь вы развелись!

Стрельчатые ресницы дрогнули. Прикрыли глаза, словно пряча все еще свежую душевную рану.

— Эту ошибку я не прощу себе до самой смерти. И после нее. Но когда тебе чуть за тридцать, и на пальце сверкает перстень главы гильдии, то кажется, что дом и быт — худшее что можно придумать. Вокруг столько молодых, свежих девушек, которые только и мечтают…

Мужчина осекся. Ресницы опустились еще ниже, стыдливо прикрывая вереницу разгульных воспоминаний.

— Сейчас я бы и сам от себя прошлого ушел, — криво усмехнулся Март, — еще и по морде бы съездил. Но моя Эльвира никогда не устраивала сцен. Раз — и я холостяк. Эйфория, безудержный разгул и… разочарование. Только слишком поздно.

И мышь под веником не сидела так тихо, как это умудрилась сделать она. Лера почти не дышала, боясь спугнуть момент откровения. Март никогда не стучал себя кулаком в грудь, доказывая свою мужественность. Ему хватало одного взгляда, чтобы мужчины начинали смотреть в пол, а женщины этот же самый пол устилать ровными штабелями. И тем невероятней было видеть его таким беззащитным. Со своими печалями и болью, грузом прожитых лет и сожалением о невозможности исправить совершенные ошибки.

— Сколько бы я не пытался, Эльвира отвергала мои попытки снискать прощения. И через некоторое время стало понятно — почему. Она знала, что обречена. А я узнал, что прощен, только когда моя жена отсчитывала последние вздохи. Ее благородное сердце не могло допустить связи с умирающей. Но знаешь что? Она ошиблась. Пусть это был бы год, пол года, да хоть один день! Но это был бы наш с ней день.

Скатерть была большой и Лера могла не бояться, что Март заметит, как сильно она сжимает пальцы, отгоняя ненужные слезы. Ее жалости мужчина не искал.

— Каждое задание Алекса — испытание моей выдержки. Когда этот смельчак отправился добровольцем в Роузлэнд, думал — сойду с ума. И прости, но зная, что вы наткнетесь на дракона, я не пустил бы туда Алекса даже под прикрытием десятка девушек…

Поток слов иссяк так же неожиданно, как начался. Март опять мучал взглядом кухонное окно, а Лера исподтишка поглядывала на собеседника. Совершенно другими глазами. Первая проседь в темном ежике волос, глубокие складки у губ и сеточка морщин у таких знакомых, серебристо-серых глаз. Наверное, много сил нужно на то, чтобы дать своему ребенку свободу, не смотря на безграничную любовь и такое же безграничное стремление обезопасить от всех и вся.

Через непродолжительное время, наполненное тишиной и взаимными размышлениями, Март все-таки поднялся

— Когда этот охламон вернется, передай, что вплоть до празднования Дня Гильдии видит вас у стола заявок я не желаю. И как вы умудряетесь простое задание превратить в гонки на выживание?

Лера только плечами пожала. Она и сама бы хотела знать. Когда подтянутая фигура Главы скрылась за входными дверями, она отправилась к себе. После разговора на сердце стало значительно легче. И только настырненькое желание слышать, что в доме присутствует хозяин, пробовало на зуб растревоженные нервы. Но вместо него с приходом ночи вернулись кошмары.

* * *

Размашистые движения. Резкие. Грубые. Злые. Хриплое дыхание вперемешку с протяжными стонами. Алекс закрыл глаза и сильнее сжал девичьи бедра. Ее подвывания бесили. Сбивали настрой, не позволяя получить то, ради чего он оказался в этом третьесортном отельчике.

Он толком ничего не помнил. Ни как ушел из гильдии, ни как подцепил одноразовую бабенку, которая готова была сбросить свои трусики, не отходя от барной стойки. Девчонка, ее имени он тоже нихрена не запомнил, издала противный скулеж. Бурный оргазм сотряс маленькое тельце. Он мог бы собой гордиться, отыметь партнершу до конвульсивных судорог и закатившихся от удовольствия глаз. Но вместо этого настрой окончательно упал. Вытащив себя из распластанного на смятых простынях тела, Алекс молча собрался и покинул номер. Девушке было все равно. Она свое получила. Дважды. А вот он не заработал ничего кроме омерзения.

Короткое ругательство растворилось в ночном воздухе. Девственница. Одно слово жирным штампом заклеймило все его планы. Быстрее Шиар принесет публичные извинения, чем он уложит в койку ту, что еще ни разу не делила ее с мужчиной. Потому что это геморрой. Это, мать ее, ответственность, которая ему и нахрен не сдалась.

Он всегда выбирал опытных. За десять верст оббегал невинных малышек, потому что в их головушках могли с легкостью найтись залежи розово-сахарных фантазий о первом и единственном принце на белом коне. А принцем Алекс точно не был, и даже с конем рядышком не стоял.

Ветер холодным студнем облизнул все еще потное тело. Мускусный запах дешевых духов настойчиво будил головную боль. Плотнее запахнув кожанку, Алекс зашагал в сторону дома. В следующий раз он поставит партнершу на четыре точки опоры. И заткнет ей рот. На всякий случай.

Ноги почти бежали по брусчатке и мысли бежали следом. Проклятье, ну как же так… Девственница! Не могла найти себе мужика?! Холодная мерзость в груди ощерилась сотней шипов. Но ему было слишком хреново, чтобы обращать на это внимание. Планы по совращению можно пинком задвинуть в самый дальний и пыльный ящик. Но разве он мог предположить, что острая на язык заноза, преподнесет такой сюрприз? Спасенная жизнь и добровольное воздержание. Жгучий коктейль из глубокой благодарности и острого отчаянья…

Чуть не влетев носом в собственную дверь, он, наконец, вернулся на грешную землю. Где к его великой печали грешниками оказались не все!

Но дом встретил его до ужаса знакомыми криками. Проклиная все на свете, Алекс рванул наверх.

Десять дней ада. Регулярных, выматывающих кошмаров, которые без жалости терзали отупевший от недосыпа мозг. Она шарахалась от собственной тени и боялась подходить к зеркалу. Потому что однажды увидела там не привычное отражение, а безумные, черные глаза в плотном узоре кровавых слез. Алекс не проронил ни слова, собирая в ведро осколки. И так же молча вытащил ее забившуюся в угол тушку, и отнес в комнату. На эту проклятую постель, что так стремительно превратилась в пыточный стол. И, может быть, Лера давно бы скончалась, однажды захлебнувшись собственными криками и кровью из прокушенного языка, но ее палач был слишком терпелив. Дурные сны не всегда были наполнены ужасами всех форм и мастей. Иногда это была безысходная, черная тоска. Лера бесконечно долго скиталась по серому, разрушенному войной городу и слушала леденящий вой убитых горем людей. Все бродила и бродила, не имея возможности найти выход…

— Тебе надо показаться Травознавцу, он поможет.