class="p1">– Ладно, – согласился уполномоченный; крахмал вещь, конечно, сытная, но мясо есть мясо. – Давай.

Горохов, найдя себе тень, следил за Шубу-Ухаем и за окрестностями. Он не забывал про опасность, что таят в себе горы. Но долго следить не пришлось, минуты через две-три раздался хлопок выстрела, и охотник появился у скалы с убитой птицей и пучком белых стеблей чеснока. Ну а как Миша умел быстро ощипывать и разделывать птицу, уполномоченный уже видел. Потом охотник разбил её камнем, посолил, натёр чесноком и, стряхнув с чёрного куска скалы пыль, распластал тушку дрофы на солнце. Вся готовка заняла у него не больше десяти минут. После этого Горохов сказал ему почти в приказном тоне:

– Всё, Миша, ложись. В три часа тебя подниму, сам спать лягу.

Горохов тоже устал, тоже вымотан тяжкой дорогой и денным иссушающим зноем. Он сам мечтает об отдыхе.

И Шубу-Ухай, уже не высказывая возражений, улёгся рядом с рюкзаками, выпив перед этим воды. А уполномоченный выбрал себе место, с которого ему открывался хороший вид на все окрестности, сел на землю, поставил перед собой баклажку с водой и засёк время. До первого глотка ему оставалось ровно пятнадцать минут.

***

– Андрей, – тряс его за плечо охотник. – Слышишь? – уполномоченный едва смог раскрыть глаза: как будто и не спал. – Шесть часов. Пора…

Горохов чувствует запах печёного чеснока, это, конечно, скрашивает его пробуждение. Но сначала вода. Вода – она всегда сначала. Он садится и, взяв баклажку с водой, делает несколько глотков. Небольших. Конечно, уполномоченный выпил бы ещё, но напиваться до полного удовлетворения нельзя. Часть выпитой воды будет потрачена впустую. И пока Миша разрывает тушку птицы на куски, Горохов берёт винтовку и спрашивает:

– Никого не видал?

– Нет, – сразу отвечает охотник.

Они молча принимаются за еду. Да, мясо – это не крахмал. Он ест его с удовольствием. И они вдвоём быстро съедают половину тушки, больше просто не смогли; даже песок, иной раз хрустящий на зубах, не уменьшал удовольствия от еды. И Миша, пряча остатки дрофы в рюкзак, говорил:

– Хорошая дрофа, жирная. Ночью доедим.

– Да, тут в горах от голода не умрёшь, – говорит уполномоченный удовлетворённо, глядя, как большие гекконы, ловко бегая по скале, охотятся прямо у него над головой на клопов, или клещей, или ещё на какую-то мелочь.

– От голода точно не умрёшь. Не успеешь, – замечает охотник.

Потом вода и сигареты для бодрости. Андрей Николаевич не спрашивает у проводника ничего. Но его так и подмывало спросить:

«Миша, а эти шестиноги тут останутся? Или будут нас преследовать, как дарги? Пока мы не свалимся или не перебьём их?». Но он понимал, что скорее всего проводник об этом ничего не скажет. Поэтому Горохов сидел молча и с удовольствием докуривал свою сигарету.

Когда ещё не было и двадцати минут седьмого, они начали навьючивать на себя свою поклажу: пора идти.

Он достал оптику и перед тем, как выйти из тени скалы, ещё раз оглядел всё вокруг; и они пошли.

Кажется, кое-что съедено, воды выпито немало, целый магазин тяжеленных патронов расстрелян, и ноша его должна стать легче. Но на самом деле теперь рюкзак казался ему ещё тяжелее, чем вчера. И это после того, как они отдохнули, поели и переждали самую жару. Он глядит на термометр.

«Сорок три градуса».

Ну, уже как-то можно двигаться, Миша ему в этом сейчас не признается, конечно, но ещё три часа назад продвигаться по горам с рюкзаками было просто пыткой.

Горохов останавливается, оборачивается назад, потом смотрит вперёд: да, он не ошибся, крутых подъёмов на их пути пока не видно. Сейчас примерно пять километров они будут идти по склону горы, потом спустятся в низину меж гор, и уже к сумеркам им придётся подниматься на гору. И чтобы убедиться в правильности своего предположения, уполномоченный окликает проводника:

– Миша!

– А… – тот останавливается, поворачивается к Горохову.

– Нам туда? – Горохов указывает рукой.

– Ага, – отвечает Шубу-Ухай. – Последний перевал, последний подъём и вниз пойдём.

И тут он замирает, его глаза стекленеют, что ли, а смотрят они мимо уполномоченного, назад. Горохов тоже оборачивается, но ничего не видит, протирает очки от пыли, но это ничего не меняет: выжженные безжалостным солнцем горы, тёмно-серые скалы… Всё.

– Ты чего? – спрашивает он у проводника.

И тот чуть погодя отвечает, по-прежнему глядя назад:

– За нами пошли.

Андрей Николаевич не спрашивает, кого там разглядел охотник, он ещё раз оборачивается, но снова никого не видит и говорит:

– Тогда надо идти.

– Да, до темна нужно подняться на тот склон, – соглашается Миша и сразу идёт, идёт быстрее, чем шёл поначалу.

«Приналёг Шубу-Ухай… Заторопился».

Горохов усмехается, но усмешки усмешками, а сам через каждую сотню или полторы сотни метров оборачивается, смотрит назад. И винтовочку с предохранителя снял. Так они шли больше часа, и вскоре Миша свернул со склона горы вправо, стал спускаться, прибавил шаг. Андрей Николаевич в очередной раз поглядел назад, а когда взглянул на Мишу, тот стоял, подняв левую руку вверх: стой!

Уполномоченный сразу остановился и поднял винтовку, стал озираться по сторонам. А проводник, ничего не объясняя ему, скинул на землю рюкзак и быстро вытащил из него баллон с инсектицидом. Да, в низине, которую им предстояло пересечь, было много растительности, насыщенной, зелёной, но этот баллон был у них последний, один они уже разбрызгали полностью. Можно было пройти низинку аккуратненько, тем не менее Шубу-Ухай залил себя едкой жидкостью, а потом подошёл и к уполномоченному… Горохов заметил, что настроение у охотника улучшилось, что ли… И он, брызгая на уполномоченного из баллона, сообщил почти радостно:

– Шершни внизу.

«Ах вот оно что!».

Теперь Горохову было ясно, почему у Миши появился настрой.

– Думаешь, зурган боится ос? – спрашивает уполномоченный.

– Их все боятся, – отвечает охотник. – рядом с шершнями даже дурная сколопендра не селится.

И это было правдой. Ни вараны, ни безмозгло-отчаянные сколопендры с осами рядом не жили.

– Ты всё равно экономь инсектицид, – подставляя себя под струю, произносит Горохов.

– Да, экономлю, – говорит проводник и заканчивает. И уже через полминуты они начинают спуск в низину.

«Ерунда всё это, зря он радуется. Обойдут шестиноги ос, пройдут по склону лишний километр и прейдут на ту сторону. Да и солнце уже садится. Через час осы сами уберутся в свою нору».

Но вслух этого уполномоченный, конечно, не произносит. Он идёт за Мишей, спускается к зелени, стараясь не поскользнуться, и вскоре слышит тяжёлый, низкий звук. Да, сомнений нет, где-то тут есть осы. И даже облившись инсектицидом, он кожей ощущает