Горохов ответил ему не сразу; сначала он взял баклажку с водой, вылил граммов сто себе за пазуху, и потом постучал пальцем по своим часам.

– Сорок четыре градуса, через час будет сорок шесть, а к трём часам дня перевалит за пятьдесят… Мы под рюкзаками будем еле живы, – «и у одного из нас, и скорее всего не у меня, будет тепловой удар», – тогда для этого твоего зургана мы точно будем лёгкой добычей, мы даже для маленького варана будем лёгкой добычей… До четырёх нам из-под этой скалы лучше не высовываться.

Кажется, и в этот раз слова Горохова вынудили охотника согласиться.

– Спать нельзя, – наконец произносит Миша. – Он очень быстрый.

– Тебе спать можно, – уверенно произнёс Горохов. – Тебе можно спать спокойно. Этот шестиногий быстрый, но я тоже не медленный.

И тут Горохов лезет себе в патронташ и из подсумка достаёт пистолетный магазин с яркой зелёной полосой; он показывает его Шубу-Ухаю.

– Миша, а ты знаешь, кто я?

– Ты из Трибунала, – отвечает тот.

– Да… Я уполномоченный Трибунала, а это, – он всё ещё держит магазин в руке, – патроны с сильнейшим токсином. Нам выдают его в Трибунале для самых опасных существ в степи. Этот токсин валит двухсоткилограммового бота за пару секунд. Думаю, и твоей многоножке хватит одной пули, – после этого он достаёт из рукава пыльника пистолет и меняет в нём магазины. – Миша, ложись и спи. Всё будет нормально.

– Токсин… Это что? – наконец спрашивает охотник.

– Это яд, – поясняет Горохов. – Очень сильный яд.

Не то чтобы это Мише нравилось, но доводы уполномоченного, его уверенный тон, а может быть, и пистолетный магазин с токсином заставили охотника вздохнуть и снова навалиться на рюкзак. Но даже после этого он сказал:

– Андрей, спать нельзя, дремать нельзя. Смотреть надо всё время.

– Миша, я всё понял, – уверенно сказал Горохов и добавил: – А тебе надо поспать. Ночью нам будет непросто, нужно, чтобы ты отдохнул.

– Я посплю два часа, потом спать будешь ты, – говорит Шубу-Ухай и снова начинает: – Андрей, дремать нельзя.

– Я понял, Миша, понял, спи давай уже, – говорит уполномоченный уже с некоторым раздражением.

И когда, поглядев на него долгим взглядом сомневающегося человека, проводник наконец закрывает глаза, Горохов снимает винтовку и обрез, прислоняет оружие к рюкзаку, садится рядом. Миша, стена, рюкзаки рядом, оружие под рукой. Он сидит, стараясь к стене не прикасаться. И к рюкзаку тоже. Лучше ни на что не опираться; в такой ситуации, если опереться, организм это воспринимает как сигнал к отдыху. Ко сну. Глаза сами будут закрываться, несмотря на иссушающий дневной зной. Он глядит на термометр, столбик подтягивается к сорока пяти. Но, кажется, ветерок не даёт ему почувствовать жар полудня. Андрей Николаевич ставит перед собой баклажку воды. У него есть один проверенный способ пережидать дневную жару и не спать при этом, даже если ты сильно устал. Этому способу научил его один из старых охотников, звали его Тереньги Васин, старик был из тех, с кем мальчишка Горохов начинал в детстве постигать степь.

– Просто поставь перед собой флягу и жди ровно пятнадцать минут, – учил его умудрённый опытом охотник, у которого левая рука от локтя до пальцев была до белой кожи сожжена кислотой сколопендры, а лицо к пятидесяти годам уже серьёзно изуродовано проказой.

– Ждать пятнадцать минут? – уточнял Андрюха. Кажется, ему тогда уже исполнилось двенадцать.

Они тогда сидели на длинной дюне, сплошь уставленной сетями, и ждали утра, времени, когда можно будет начинать выбирать из сетей саранчу, а заодно надеялись, что к застрявшей в сетях саранче, как на живца, может пожаловать и хорошая дрофа. Ружья держали наготове. Жарко особо не было, но Андрей давно хотел пить, а ещё серьёзно устал за день, но старика слушал внимательно и к фляге не прикасался.

– Да, пятнадцать минут, – шепелявил охотник. Верхняя синяя губа старика заметно припухла, и от этого его речь была не совсем внятна. – Можешь засекать по часам. Часы у тебя есть…

– Есть у меня часы, – Андрей показывал старику отцовские часы, с термометром, компасом и светящимся в темноте циферблатом.

– Во-от… Хорошо. Ждёшь, значит, ровно пятнадцать минут, а потом, как минуты пройдут, делаешь маленький глоток.

– Маленький?

– Да, маленький. Самый маленький. Самый…

– Ну и что дальше?

– Вот, значит… Делаешь глоток, закрываешь флягу, ставишь перед собой и снова засекаешь время, – учил мальчишку старый охотник.

– И что? Потом ещё пятнадцать минут ждать? – разочарованно спрашивал Андрей.

– Нет, не пятнадцать. За пятнадцать минут ты можешь заснуть, свалиться на песок и «поймать» паука или клеща, ждёшь теперь пять минут.

– Ждёшь пять минут, а потом снова делаешь глоток воды, – догадался мальчишка.

– Маленький глоток воды, – поправил его дед.

«Хрень какая-то, – думал про себя мальчишка, глядя на красный огонёк сигареты, что движется в темноте рядом. – Чего мучиться, чего терпеть минуты эти, когда можно взять и выпить целых двести граммов воды сразу. Это же так приятно, напиться после жажды. А тут сиди и жди, как дурак… Буробит дед что-то, из ума, что ли, выживает помаленьку».

– И так каждые пять минут ты выпиваешь один глоток. И от жажды не помрёшь, и воду сэкономишь, и сон переборешь, – заканчивал свой рассказ старый охотник Васин.

Вот только ученик сильно сомневался в таком способе экономии влаги и тряс флягой, с удовольствием отмечая, как плещется в ней изрядная порция воды.

Глава 16

Он засёк время и стал смотреть по сторонам. Место под скалой, тень, где они расположились, было и вправду очень удобно. Возвышенность, с которой ему было видно всё градусов на двести, а за спиной скала. Низинка меж двух холмов на востоке, через которую они прошли, пологий склон, плотно поросший кактусами на юге, и заваленный камнями подъём на гору, дорога, которую им ещё предстоит пройти. Близился полдень, всё вокруг приобрело резкие линии, чётко делящие белый солнечный свет и тени. Он оглядел всё вокруг. А тут и подошло время, пятнадцать первых минут прошли, и Миша проспал их спокойно.

Вода тёплая, да и не очень он хотел пить, но ритуал есть ритуал. Он закрывает баклажку с водой и смотрит на своего проводника. Странное дело, но Горохов рад, что этот простой человек проспал хоть столько. Андрей Николаевич всегда считал себя выносливым и сильным, и не только он сам так считал, и теперь он сидит и думает: смог бы он в одиночку отважиться пересечь Камень или искал бы путь в обход через юг?

Сорок шесть градусов. День докатился