Она проснулась и сердилась, что её до сих пор никто на руки не взял. Герман возился на кухне, в дверь звонили. Надеюсь, мой муж там не справляется со своей эрекцией вручную, это было бы чересчур даже для дурдома, в котором я живу. Я подняла Соньку, она успокоилась. Посмотрела на наше отражение в тёмном окне. Оно было нечетким. Интересно, видно, что губы у меня зацелованы? И плюс это для деда или минус?

Я прошла в прихожую. Герман стоял на кухне и повязывал на себя фартук с вишнями. Выход конечно, но спасает мало, последних двух минут на успокоение его организма явно не хватило.

– Я открою, – бросила я, что и сделала. За порогом стоял дед. Хотелось назвать его ласково – дедушка. Маленький, сухонький. Впрочем стариком его язык не повернется назвать, если только пожилым мужчиной. Особенно, когда смотрит вот так, из под кустистых бровей, сразу становится понятно, почему его боятся все. Я напустила на себя растерянность, вовремя вспомнив, что в начальной школе ходила в театральный кружок. – Эм…здравствуйте. Вам кого?

– Дед? – ошеломленно спросил Герман из-за моей спины. Тоже, что ли, в театральный кружок ходил?

– Дед, – кивнул дед, и шагнул в квартиру не дожидаясь приглашения. – Михаил Степанович.

Осмотрелся, запрокинув голову оценил развешенное на верёвке бельё, значит, не зря старалась. Сунул Герману коробку с тортом, тот держал его почти прижимая к паху, я помимо воли улыбнулась. Сонька несколько секунд с удивлением разглядывавшая гостя, потеряла к нему интерес, и напомнила о себе плачем. Проголодалась.

– Проходите, – велела я деду. То есть Михаилу Степановичу. – То есть, здравствуйте. Меня Лида зовут. А это Соня.

– С Соней я знаком, – хмыкнул гость.

Я вопросительно посмотрела на Германа, хотя ранее старалась не встречаться с ним взглядом. Он развел руками. Видимо, в моё отсутствие, Сонька вела куда более насыщенную событиями жизнь, чем мне думалось. Герману объяснять ничего не хотелось, он потянул руки к ребёнку.

– Дай, я её покапокормлю. На стол накрывай. Дед голодный, наверное. Торопился к нам, да дед? Поужинать не успел.

Я отдала ребёнка. Герман подхватил Соньку легко, сказывались дни проведенные вместе. Да и дочка крепчала, уже уверенно обращалась со своим телом, явственно понимала, для чего ей руки. Так глядишь и с ногами разберется, и поползет.

Ума не приложу, что с дедом делать. Здесь, в этой маленькой квартире присутствие чужого человека чувствовалось особенно остро. Может и смешно, но я чувствовала себя очень стесненно, и искренне надеялась, что долго он здесь не пробудет. Пора ковать миллионы, а ими у нас и не пахнет.

– Эм..Ужин? – предложила я ему, когда Герман наполнил бутылочку смесью и унес Соньку в комнату. – Извините, я не ожидала гостей и несколько растерянна.

– Все в порядке, – отозвался дед, провожая Германа взглядом.

Я уже начала накрывать стол ранее, поэтому просто добавила приборов. На столешнице несколько уже остывших капель супа. Я торопливо стерла их полотенцем, чувствуя, как горят щеки. Готовила я обычную, не хитрую еду – борщ, курицу с картошкой в духовке, овощной салат. На большее не хватило времени. Да и врядли, я смогу удивить человека, который питался в таких ресторанах, которые я видела только в выпусках «Орла и решки». Так что, чем богаты. Во мне снова начала вскипать злость на этих богатых мужчин, которые буквально играют в меня, вынуждая подстраиваться под свои условия. Но я напомнила себе, что если ввязалась в дело, то доводи его до конца. Поэтому я навесила на лицо улыбку, и зачерпнула первый половник супа.

Разговор не клеился. Мы то и дело смотрели на Соньку, которая поев подобрела, и теперь возлежала в своём троне установленном на столешницу, и развлекалась тем, что гулила, выводя мелодии, в которых с каждым днём переплеталось все больше и больше слогов.

– С чего такая честь? – наконец спросил Герман, отодвинув пустую тарелку. – Нет, я конечно рад, но это очень неожиданно.

– Ты же не спешишь познакомить меня с женой. Вот я и приехал, ничего странного.

Мужчины подчистили абсолютно все предложенные им тарелки, в меня бы столько никогда не влезло. Я немного успокоилась по поводу того, что не смогла подать к столу фаугра и прочие трюфеля. Похоже, ужином миллионеры остались довольны. Герман снова утащил в комнату Соньку, дед пошёл следом за ними. Я неторопясь убрала со стола, перемыла посуду – идти за мужчинами не хотелось, там я чувствовала себя лишней. Это Соньке хорошо, она всех умиляет. А я тётенька взрослая, лишние проблемы не любящая и иллюзий лишённая. Но вся посуда была перемыта. Я поставила чайник, порезала торт, наверняка дорогущий. Я по привычке питалась диетической едой, привыкла, щадя живот ребёнка, и сейчас чуть не захлебнулась слюной, учитывая, что за столом с 'родней' мне и крошка в рот не полезла. Тянуть время дальше нельзя, я пошла в комнату.

– Чаю? – спросила я входя. – С тортом.

Дед стоял у большого зеркала, которое было встроено в дверь шкафа с Сонькой на руках. Та с удовольствием лепетала что-то, себя разглядывая, видимо себе она нравилась очень. И деду тоже. По виду он счастлив. Герман взирал на него скептически, видимо, его восторогов не понимая, или подозревая того в лицемерии. Не знаю, я сама, без ума влюбленная в свою дочь верю, что она может сокрушить своими чарами даже старую миллионерскую закалку.

Мы прошли снова на кухню. Дед не выпускал Соньку из рук, поэтому чаепитие для него было весьма проблематичным. Я с тоской смотрела на торт и хлебала пустой чай. За окнами темнота, и мы здесь сидим, изображаем семью в угоду богатому старику. Я вздохнула.

– Проводишь? – спросил дед Германа и отдал мне Соньку.

Та меня сразу признала, уже научилась отличать меня от остальных людей. Вытащила изо рта обслюнявленный кулачок, схватила им прядь моих волос. Герман поднялся провожать, я тоже. Уложила Соньку в кроватку, вышла в прихожую. Дверь в подъезд уже открыта, дед мнется в дверях.

– А это что? – махнул он на гору коробок.

– Это я, к Герману переехала, а вещи мои в его жильё не влезли.

Дед стушевался под моим взглядом. Неужели смутился? Я попрощалась и ушла, понимая, что деду с внуком наверняка нужно поговорить наедине. Через несколько минут Герман вернулся. Мы молчали, теперь наше молчание было ещё более неловким, чем раньше. Мне даже смотреть на него было физически невозможно. Липкая жаркая краснота грозилась затопить лицо. Надо уходить, скорее, пока я своим смущением окончательно все не испортила. И не вспоминать то, что случилось на кухне пару часов назад. Вообще из памяти вычеркнуть.

– Я пойду, – наконец сказала я. – Сонька спать хочет уже.

– А кроватка?

– Завтра заберем, со мной поспит.

Я завернула дочку в плед, чтобы не застудить в подъезде. Пошла к дверям. Герман подпирал косяк, я случайно задела его рукой, кожа к коже. И все же покраснела, чёрт побери! Надо делать вид, что мне все равно, а физиология и наслелственность подводят, чтоб их.