Плетнев припомнил квартиру Гамзы и только сейчас сообразил, что планировка у него вовсе не такая, как в «хрущевских» пятиэтажках, да и потолки куда выше… Получалось, что решительно вся застройка в районе не шестидесятых годов, а как минимум послевоенная. Хотя какое это имело значение? Плетнев понимал, что инстинктивно старается думать о чем угодно, лишь бы не о своих отношениях с Турецким и другими сотрудниками «Глории»… И уж точно — не об Ирине Генриховне…

А местечко для «наружки» он, несмотря на темный почти по-осеннему вечер, углядел сразу: несколько скамеек и стол, явно предназначенный для «забивания козла», окруженные не успевшими потерять листву кустами акации, располагались прямехонько напротив нужного ему подъезда. Вряд ли любители домино по такой погоде оккупируют его, а если и так, кто, скажите на милость, запретит «случайному прохожему» понаблюдать за заинтересовавшей его игрой?

Убедившись в том, что по прихоти неведомого архитектора черные выходы из дома почему-то смотрят на фасад и по этой причине крепко заколочены — дабы не портить вид оживленной торговой улицы, Плетнев отправился домой. А наутро, в максимально возможном темпе забросив Василия в школу, рванул к дому Дарьи Андреевны и занял заранее выбранные позиции. Он не ошибся: стол и скамьи пустовали, холодный ветер и периодически возобновлявшаяся морось к посиделкам явно не располагали.

Наружным наблюдением Антон прежде не занимался. Но не прошло и получаса, как он убедился в том, что, вопреки собственным сомнениям, старых навыков спецназовца он не растерял.

До сих пор известного дирижера Павла Сергеевича Чернобровова Плетнев видел исключительно на фотографиях. Но когда во двор въехала новенькая «девятка», притормозившая возле подъезда Дарьи Андреевны, и из нее выбрался изящный господин с благородной сединой в темных волосах и с порывистыми, быстрыми движениями, Антон признал его сразу. И, удивленно приподняв брови, глянул на часы: девять сорок… Не рановато ли для обычного дружеского визита, даже с учетом давности отношений?

Вряд ли бы эта мысль пришла оперативнику в голову, если б он знал, что в эту ночь Дарья Андреевна и вовсе не спала: слишком много бед и проблем свалилось в последние месяцы и недели на ее голову… Впрочем, по крайней мере одна из них преследовала женщину уже около трех десятков лет… Колина гибель оказалась, что называется, последней каплей, со дня похорон заснуть по ночам не помогали даже таблетки…

К своей одинокой жизни Даша привыкла и смирилась с ней давным-давно. Но есть в этом проклятом мире вещи, привыкнуть к которым не дано, как ты ни старайся… Одна из них казалась чуть легче, пока был жив Николай, а теперь… Вот теперь она действительно осталась со своей бедой один на один…

Мысль о Коле немедленно оживила в памяти и образ его жены. Дарья Андреевна невольно скрипнула зубами, остатки сна, который она и без того столь безуспешно приманивала, испарились под волной ненависти к этой девице, как называла ее про себя Дарья.

Шел второй час ночи, вертеться с боку на бок в широченной кровати, занимавшей едва ли не четверть ее спальни, было бессмысленно. И Дарья Андреевна, поднявшись, уже не в первый раз за последние дни направилась к бару… Будь она к утру трезвой, вряд ли бы позвонила Пашке… Хотя… Кому еще звонить? Не Костику же Меркулову, вечно занятому на службе и, уж конечно, не толстокожему, как бегемот, Гамзе. К тому же Павел — в этом она не сомневалась — примчится к ней тут же, а Дарье Андреевне за ночь, пролетевшую в обществе тяжких мыслей, разбавленных коктейлями, причем не самыми слабыми, находиться одной в огромной, пусть и родной, но пустой квартире сделалось вдруг невыносимо…

Пашу можно было обвинить в чем угодно, только не в толстокожести: Чернобровову хватило одного взгляда, брошенного на Дашу, чтобы понять ее состояние вместе с его причинами.

— Давай-ка посидим, Дарьюшка, — нежно тронул он ее за руку, — помянем Кольку… Знаю, что у тебя есть, но я все-таки привез…

Из мягкого кожаного портфеля, прихваченного им из машины, Павел Сергеевич извлек на свет бутылку отличнейшего виски.

— Мне уже и так хватит, — пробормотала Дарья Андреевна, но при этом покорно поплелась вслед за Чернобрововым на кухню. Коктейли, по большому счету, на Дарью Андреевну действительно почти не подействовали, разве что спровоцировали головную боль и усилили чувство отчаяния и одиночества.

На этой кухне Павел Сергеевич ориентировался совсем неплохо, к тому же домработница была у Даши аккуратистка, все и всегда расставляла по своим местам. И через несколько минут на пустом столе помимо бутылки виски появилась легкая закуска, а кофеварка предусмотрительным Чернобрововым была приведена в боевую готовность: доставать подругу школьных лет из разобранного состояния ему доводилось не часто, но и не впервой…

— Давай, Даш… За Кольку… Царствие ему небесное…

Именно эту фразу и услышал первой Антон Плетнев, за несколько минут до грустного тоста справившийся с домофоном, пристроившийся одним лестничным пролетом выше Дашиной квартиры возле мусоропровода и включивший наконец-то пригодившийся приборчик, о котором накануне упомянул Меркулову Александр Борисович.

Как и обещала инструкция, устройство действовало в нужном радиусе с отличной слышимостью. Но восхищаться вражьей подслушивающей аппаратурой и ее качеством времени у Плетнева не было: в крошечном наушничке раздался голос Дарьи Андреевны. К тому же Антону приходилось быть настороже, чтобы заранее засечь жильцов подъезда — любителей спозаранку выкидывать мусор.

— Жалко его, только, видно, судьба… — с горечью произнесла женщина. — Знаешь, Паш… На нем всю жизнь какая-то печать была… Что-то вроде черной метки… Я объяснить не могла, но всегда это чувствовала…

— Чего уж теперь, Даш… — тихо заговорил Павел Сергеевич. — Значит, нам за него доживать придется… Ты вон как была красавица, так и есть!

— Угу! — Дарья Андреевна иронично фыркнула.

— И не спорь! — он заговорил чуть громче и настойчивее. — И чего ты за ним столько лет бегала?

Женщина вновь усмехнулась:

— Если б я тогда знала, что ты станешь мировой знаменитостью! А Коля — он что? Нашел себе дурочку из провинции на старости лет, благотворитель… А-а-а! Да ведь он и тебе, кажется, с год назад помогал, если не ошибаюсь? Никогда бы не подумала, что Николай что-то в музыке смыслит…

— Он и не смыслил… Какая там благотворительность? Дал немного денег на рекламу оркестра, я ему почти сразу же все вернул.

— Я помню, эта реклама окупилась у вас моментально, американский контракт ведь сразу после нее появился?

— Да, — неохотно произнес Чернобровов. — Кстати, виски я оттуда тогда же привез, как тебе?

— Отличный напиток… — Дарья Андреевна вздохнула. — Знаешь, мы ведь с Колей в последние годы почти не общались. Он, как женился, так все время только про нее и про дочку, словно больше и говорить не о чем! Только об этой истеричке… Тоже мне, избранница! Вдова, прости господи!

— Успокойся, Дарьюшка, — мягко произнес Павел Сергеевич. — Марина вообще-то неплохая девка…