Еще одна зона постоянного национального напряжения возникла по вине колониальной администрации в Восточном Закавказье. Когда там – как и во многих других местах – во время японской войны начались социальные волнения, власти решили применить старинный метод «разделяй и властвуй». Среди армян революционные настроения были распространены больше, чем среди азербайджанцев, армянская националистическая организация «Дашнакцутюн» нападала на чиновников, и новому бакинскому губернатору князю М. Накашидзе пришло в голову использовать религиозные и этнические различия между двумя народами, до сих пор более или менее мирно сосуществовавшими, чтобы одним пожаром погасить другой.

В феврале 1905 года в Баку произошел армянский погром. На несколько дней город превратился в настоящее поле боя. Было убито и ранено около полутора тысяч человек. Виновного в провокации губернатора взорвали бомбой, но разожженный им пожар не угас и с перерывами полыхает уже второй век. Армяно-азербайджанская вражда (тогда говорили «армяно-татарская», потому что власти не делали различия между тюркскими народами) стала постоянным фактором закавказской действительности.

Не было покоя и в недавно завоеванных среднеазиатских областях, где власти вели себя совершенно по-колонизаторски.

Главной проблемой было непонимание (и нежелание понять) особенности быта, социального уклада и традиций покоренных народов.

Рецепт был тот же, что на Северном Кавказе, – русификация. Правительство старалось переселить как можно больше «колонистов» из метрополии. За время царствования Николая II русское население Средней Азии увеличилось почти вчетверо, до 750 тысяч – и все равно составляло лишь одну десятую всех жителей.

Приобщить местные народы к общероссийской жизни власть даже не пыталась. Как уже говорилось, после учреждения Думы избирательных прав тамошнее население не получило.

Жертвы Бакинской резни

Антирусские настроения, питавшиеся угнетением, культурной дистанцией и религиозной враждой, периодически обострялись, перерастая в мятежи.

Так, в 1898 году под влиянием экзальтированного проповедника Дукчи-ишана произошло восстание в Андижане. Повстанцы хотели возродить Кокандское ханство, упраздненное русскими четверть века назад. Бунт был быстро подавлен силой оружия, зачинщики казнены или отправлены на каторгу.

Но во время мировой войны, когда основная часть расквартированных в Средней Азии войск отправилась на фронт, справиться с антирусским восстанием оказалось трудней.

Оно вспыхнуло летом 1916 года, когда вышел царский указ о мобилизации невоеннообязанных «инородцев» на тыловые работы. В Средней Азии предполагалось «реквизировать» почти полмиллиона мужчин – для нужд далекой и чуждой им войны.

Бунт начался во многих местностях, причем гнев мятежников обрушился не только на представителей власти, но и на русских переселенцев, в пользу которых часто отторгались самые лучшие земли.

На территории Туркестана было введено военное положение. Командующий А. Куропаткин, в распоряжении которого имелось только 30 000 солдат, перебрасывал войска из одного конца огромного региона в другой и не успевал тушить все новые и новые пожары.

Трудовая мобилизация была сорвана. Тысячи русских колонистов и десятки, если не сотни тысяч плохо вооруженных мятежников погибли.

К февралю 1917 года, несмотря на крайнюю жесткость репрессий, среднеазиатское восстание полностью так и не было подавлено.

Самым свежим из хронических недугов страны был социальный: болезненная реакция на своего рода ортопедический корсет – сознательную политику Александра III, направленную на фиксацию межсословных перегородок.

Опасаясь потрясений, правительство стремилось затормозить размывание исторически сложившихся классов: в деревне сохраняло общину, мешавшую крестьянам превратиться в фермеров, то есть в полноправных собственников земли и самостоятельных хозяев; пыталось удержать от окончательного распада дворянское сословие, которое после отмены крепостного права превратилось в явный анахронизм; наконец, ставило искусственные преграды на пути народного образования, чтобы плебс не напитался опасными идеями.

Государственная идеология, сложившаяся во времена всесилия Победоносцева, считала эти меры не просто полезными, а совершенно необходимыми. Главной ценностью объявлялась стабильность, а она имела свою цену.

Увеличение числа сельских собственников, открытый доступ для простонародья к полноценному образованию неминуемо привели бы к возникновению сильного среднего класса, что является проблемой для любой недемократической власти. Вся европейская история последнего столетия убедительно подтверждала этот факт.

«Заморозка» социального прогресса дала заметный и довольно быстрый результат: в восьмидесятые и девяностые годы страна жила без потрясений. Однако вечно эта ненормальная ситуация длиться не могла. Препятствия на пути естественного развития вызывали в общественном организме воспаление.

Страна была очень большая, самая большая в мире – если не брать Китай, где точное количество людей никто сосчитать не пытался (страны Индии еще не существовало).

В так называемом «клубе великих держав» – в нем до японской войны состояло шесть членов – на втором месте по населению были США (75 миллионов человек), на третьем Германия (55 миллионов), потом Австро-Венгрия (47 миллионов), французская и британская метрополии (примерно по 40 миллионов).

Всероссийская перепись 1897 года, впервые точно определившая число подданных империи, установила, что их, включая финляндскую автономию, 129 миллионов.

Грандиозная статистическая операция была тщательно подготовлена. За несколько дней 150 тысяч счетчиков произвели тотальный учет. Данные были обработаны на специальных электрических машинах с использованием перфокарт.

Правительство и прежде проводило подсчет населения, главным образом с податными целями, но те «ревизские сказки» были весьма приблизительны, и последняя по времени состоялась сорока годами ранее. За это время, как выяснилось, людей в стране стало на 70 процентов больше – в основном за счет появления земской медицины и снижения детской смертности.