на свой первый бал». Он носил крахмальную белую рубашку, черный галстук, свежий василек в петлице и брюки, которые были так тщательно отглажены, что «стрелкой можно было разрезать масло».

Каждый божий день Пьер выглядел так, будто собирался на свадьбу, – таким образом он демонстрировал уважение клиентам и подчеркивал, что Cartier олицетворяет элегантность. Но исключительным был и сам подход к продажам. Как вспоминал один из коллег, его техника ведения переговоров, скажем, о продаже жемчужного ожерелья, отличалась от того, что большинство людей могло бы себе представить. «Пьер никогда не говорил: «Это отличная покупка, ожерелье из X жемчужин весом Y гран, идеально подобранное и стоящее Z долларов». Он рассказывал о художниках XVII века, которые рисовали прекрасных дам с жемчужными ожерельями, или описывал богатые цвета желтого и розового жемчуга, из которого были подобраны ожерелья, или обсуждал сложность подбора жемчуга, или вспоминал об Индии и ее любви к красоте и драгоценностям». Он интуитивно чувствовал мотивы людей, решившихся на дорогую покупку.

Пьер мог быть хорошим приобретением для фирмы в Англии, но не хотел находиться там все время. Он арендовал квартиру на Сеймур-стрит в Мэрилбоне, чтобы использовать ее как загородный дом, но регулярно возвращался оттуда в Париж. Не было никаких сомнений в том, что Рю де ла Пэ, 13 по-прежнему была главной сценой Cartier, и Пьеру не нравилось находиться слишком далеко от места основного действия. Однако он добровольно вызвался совершать поездки в другие страны. В 1903 году Пьер впервые посетил Америку, в 1904-м отправился в Россию, где встретился с возможными поставщиками и попытался развить местный бизнес.

В 1906 году Cartier et Fils («Картье и сын») стали называться Cartier Freres («Братья Картье») – 65-летний Альфред решил, что Пьер способен взять на себя его роль совладельца фирмы. На самом деле Альфред будет оставаться патриархом семьи и фирмы вплоть до своей смерти, но изменение структуры компании было необходимо для налогового планирования и защиты будущего компании. Имя Cartier Freres первоначально означало только Луи и Пьера – Жак только что присоединился к работе, и ему еще не хватало опыта. Не желая конфликтов между сыновьями, Альфред включил пункт об урегулировании споров в учредительные документы фирмы. Если между Луи и Пьером возникли разногласия, вопрос должен решать либо Альфред, либо тесть Луи – Жан-Филипп Ворт.

Летом 1906 года, когда миссис Таунсенд запасалась драгоценностями в Париже, 28-летний Пьер сел на корабль, идущий из Саутгемптона в Америку. Альфред желал знать, настало ли время для экспансии в Нью-Йорке; оценить ситуацию должен был член семьи. Луи был больше заинтересован генерировать новые дизайнерские идеи в Париже, чем путешествовать за границу; Пьер, который с детства мечтал заниматься бизнесом в Америке, с радостью отправился выполнять поручение отца. Он путешествовал с Виктором Дотремоном, продавцом из лондонского филиала, который ранее жил в Нью-Йорке; его семья по-прежнему обитала на Манхэттене и могла помочь.

Они провели три недели в Америке, изучая состояние рынка предметов роскоши. Если Картье собирались открыть там филиал, нужно было иметь представление о конкуренции, рынке аренды помещений для розничной торговли и американских аппетитах в отношении французских драгоценностей. Дни были заполнены встречами с клиентами: обсуждением последних моделей тиар с Дж. П. Морганом в его новой библиотеке или беседой с миссис Корнелиус Вандербильт III в ее доме на 57-й улице Манхэттена.

Пьер Картье в санях во время раннего визита в Россию, 1904 год

Пьеру нравилось встречаться с людьми, он был рад взять на себя роль представителя семейной фирмы. Cartier был не так хорошо известен в Нью-Йорке, как в Париже, но среди избранных это имя открывало двери. Тем не менее американский бизнес оказался более медленным, чем ожидалось. Фондовый рынок – «барометр ювелира», как позже скажет его младший брат, – некоторое время шел по нисходящей, и ситуация становилась все хуже. К следующему году широко распространившаяся паника на Уолл-стрит привела к осаде банков: отчаявшиеся работники боялись потерять заработанные деньги. В конце концов вмешался Дж. П. Морган. В той же недавно построенной библиотеке, где встречался с Пьером, он созвал собрание коллег-банкиров и, как гласит легенда, запер двери, чтобы никто не ушел, пока не будет найдено решение. Ему удалось убедить всех последовать своему примеру, вложив большую сумму собственных средств для поддержки финансовой системы. Бедствие было предотвращено, но рынок, ранее пребывавший в состоянии эйфории, испытал шок. Потребуется много месяцев, чтобы ситуация нормализовалась.

Для семьи Картье, столь желавшей «завоевать» Америку, страна стала менее привлекательной. Финансовая осторожность Cartier всегда помогала пережить тяжелые времена. Вот и на этот раз с наступлением 1907 года и усилением финансового кризиса в Америке Пьер не мог игнорировать тот факт, что риски нью-йоркского предприятия могут перевесить выгоды. Все изменила случайная встреча.

Счастливая случайность

Весной 1907 года Эльма Рамси, 33-летняя состоятельная американка со Среднего Запада, приехала с матерью на сезон в Париж. Однажды она решила отправиться на прогулку по романтическим улочкам, но начался ливень. Некоторое время дама продолжала идти, а дождь не прекращался. Промокнув насквозь, она была вынуждена искать укрытия в ближайшем магазине. Это был магазин по адресу Рю де ла Пэ, 13. Продавцы Cartier, полагая, что растрепанная дама, оставляющая мокрые следы в их храме роскоши, вряд ли совершит покупку, проигнорировали ее. Пьер, который краем глаза видел это, был потрясен. Отец учил: каждый, кто вошел в Cartier, заслуживает уважения, поэтому он бросился ей навстречу сам.

Предлагая свою помощь, Пьер не мог не заметить, что мисс Рамси была красивой – с каштановыми волосами, прекрасными темными глазами и тонкими губами. Она тоже обратила внимание на учтивого француза с приятными манерами. Как позже она призналась одному журналисту, это была любовь с первого взгляда.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Эльма была очень милой, очень теплой. Она никогда не заботилась о своей внешности так сильно, как Пьер, поэтому я могу себе представить, что в тот день, когда они встретились, в ней не было ничего особенного, хотя она из гораздо более богатой семьи, чем Картье.

Эльма Рамси была второй из четырех детей, рожденных в семье магната из Сент-Луиса Моисея Рамси-младшего, который заработал свое состояние на водопроводных, железнодорожных и литейных поставках. Хотя дети Рамси никогда ни в чем не нуждались, они видели, как усердно работал их отец, и не были испорченными детками богатых родителей. Об Эльме и двух ее сестрах местная пресса писала, как о «необычайно симпатичных девушках», которые «гордятся своей оригинальностью и презрительно отказываются быть такими, как того требуют модные картинки». Жизнь в Сент-Луисе, вдали от светской истерии Нью-Йорка, возможно, сделала Эльму приземленнее и проще большинства американских клиентов Cartier. Ей было не понять того значения, которое уделялось в Европе аристократическим титулам. «Лично я слишком американка, чтобы не восхищаться тем, что может сделать человек, – писала она, – но здесь [во Франции] любое старое