– Только обязательно привези эту свою… тётю Ингу, – сказал на прощание Алекс. – Ты, к сожалению, пока что несовершеннолетняя. Договор придётся обсуждать с ней. Надеюсь, она согласится.

– Согласится, – хмыкнула я.

Я была совершенно уверена, что ради моих личных дел Инга не ударила бы пальцем о палец. Разразилась бы тирадой на тему того, что её, старую больную женщину, заставляют тащиться черт знает куда, и решительно отказалась бы от поездки. Но тут пахло большими деньгами, а Инга чувствовала этот запах, как гончая запах дичи.

Разумеется, я оказалась права. Услышав новости, тётка тут же принялась собираться в дорогу, приговаривая:

– Вот и молодец, что согласилась, вот и умница! Я всегда знала, что ты – толковая девочка. И хватит тебе, между нами говоря, на моей шее сидеть, зарабатывать пора. А тем более – такая возможность…

– Ты что, мать, с дуба рухнула, что ли? – вклинился в разговор Виталик. – А как же я? Ты куда собралась-то? Ничего, что я на побывку приехал?

– Ты чего разнылся-то, как маленький? – припечатала его Инга. – Сам лоб здоровый, а мать должна сидеть тебе сопли подтирать? Нич, не ребенок уже, сам соберёшься. Да и приехал ты не в последний раз, еще успеем наобщаться. А тут такой шанс – только успевай хватать, не то найдут другую девчонку – и поминай как звали. Славка, а ну поди сюда, – рявкнула она, обернувшись в сторону комнаты, где в последнее время ночевал ее средний сын.

– Чего ещё? – высунулся тот из дверей.

– Я в Хабаровск еду, присмотри за Ванькой.

– Делать мне больше нечего, – огрызнулся Славка.

– Я тебе сейчас дам – делать больше нечего. Сказано, присмотри за братом, а не то я приеду, шкуру с тебя спущу. Ни копейки от меня не получишь на свои гулянки, ясно тебе?

Славка буркнул что-то себе под нос, но подчинился.

За пыльным стеклом автобуса мелькали деревеньки, посёлки – очень похожие на тот, где я провела почти год. Я смотрела на них и удивлялась, почему у меня ничего не ёкает в груди. Даже от мысли, что я, возможно, вскоре уеду отсюда очень надолго, внутри у меня ничего не отзывалось. Все это было для меня чужим, наверное, таким же чужим, какой станет для меня эта новая страна, куда я вскоре должна была отправиться. Я помнила о том, как прошлым летом ехала этим же маршрутом вместе с тётей Ингой – только в обратном направлении. Как, несмотря на весь ужас, всю боль от разлуки с домом – и с Гришей, – внутри у меня все же теплилось какое-то любопытство, смутная надежда, что я смогу прижиться здесь, полюбить эти края, обрести здесь свой новый дом. Ничего из этого не сбылось, и теперь я окончательно разуверилась в том, что такое вообще возможно. Мой настоящий дом оставался всё дальше от меня, маячил в подсознании вечным напоминанием о счастье, к которому уже не суждено было вернуться.

Гостиница, в которой остановилась съёмочная группа, показалась мне невероятно шикарной. Я ведь никогда ещё не бывала в таких местах. До сих пор мой мир ограничивался дедовским домом, квартирой родителей во Владивостоке, где всё было чисто, практично, но, конечно, достаточно скромно, и обшарпанной конурой тёти Инги. Здесь же я впервые увидела мраморные полы и потолки такие высокие, что голоса гулким эхом разносились по помещению. Золочёные дверные ручки и перила лестниц, зеркала и тяжёлые тёмно-зелёные занавески, спускавшиеся от карнизов почти до самого пола. Наверное, более искушённому человеку вся эта пышность показалась бы смешной, нелепой и жалкой. Но я, шестнадцатилетняя, была прямо-таки заворожена этой красотой.

В номер Джареда тётя Инга вперлась решительно, как танк. И с порога, не обращая внимания на то, что Вазовски ни слова не понимал по-русски, принялась крикливо доказывать ему, что мы – люди тёртые, облапошить себя не дадим, и потому пусть ей немедленно предъявят подготовленный для меня контракт, а она ещё подумает, соглашаться ли её бесценной девочке на условия ушлых американцев. Немедленно прибежавший на шум Алекс принялся её увещевать. Они несколько минут нестройно голосили, потрясали какими-то бумажками, стучали кулаками по столу. Алекс суетился и охал, как курица-наседка. А я топталась поодаль и чувствовала, как от их воплей у меня начинает разыгрываться мигрень. Но тут дверь номера распахнулась, и в комнату промаршировала женщина, которую Алекс называл Бет. Сухощавая блондинка с короткой стрижкой и бульдожьей челюстью. Тётя Инга, увидев её, тут же подобралась, почуяв настоящего противника. Бет, остановившись у стола и смерив всех присутствующих тяжёлым взглядом, заговорила. Я не понимала ни слова, но отчётливо слышала звучавшую в её голосе сталь. И подумала про себя: «Такую железную леди Инге обломать точно не удастся».

Они долго ещё препирались о чём-то, только теперь, в присутствии Бет, тётка уже не позволяла себе вскакивать и верещать на весь отель. Алекс, успокоившись, переводил реплики всех присутствовавших, как мне казалось, значительно смягчая их резкие высказывания. Номер у Джареда был большой, двухкомнатный. И я, устав стоять в уголке, как статуя, и чувствовать, что обо мне все забыли, вышла в другую комнату и забралась с ногами в обтянутое мягким велюром кресло.

Через несколько минут в комнату тихо прошёл Джаред. Остановился в дверях, снял очки и, страдальчески поморщившись, сжал пальцами переносицу. Должно быть, у него тоже разболелась голова. Он заметил меня, улыбнулся и подмигнул как-то по-товарищески. Мы не могли с ним даже перекинуться парой слов – мешал языковой барьер. Но Джаред, похоже, понял моё состояние. Он прошёл в глубь комнаты, открыл мини-бар и вдруг вытащил оттуда большое красное яблоко. Приблизившись, он с улыбкой протянул его мне.

– Thank you, – пробормотала я.

Джаред снова улыбнулся и произнес что-то подбадривающее. Наверное, «Угощайся!». Я с хрустом жевала яблоко, пока он что-то искал в своей сумке. Затем Джаред присел на корточки рядом со мной и показал мне листки. Я заметила, что текст на них был напечатал посередине, а между абзацами более крупным шрифтом были набраны имена.

– Это сценарий? – догадалась я.

И Джаред кивнул:

– Yeah. A Script.

Джаред пролистал несколько страниц, а потом положил мне на колени листок бумаги, на котором были только рисунки – карандашные наброски, сделанные на скорую руку. Уже позже я узнала, что это раскадровки.

Я с интересом стала их разглядывать. На рисунках была изображена девочка с немного потусторонним взглядом. То она выглядывала из-за толстого ствола большой сосны. То, стоя на холме, оборачивалась и глядела в кадр, словно испугавшись чего-то. Эта девочка была мало похожа на меня – разве что повадками. Всматриваясь в эти изображения, я неожиданно поняла, что смогу её сыграть: я чувствовала то напряжение, то глубинное одиночество и неприкаянность, что пытался передать в своих работах художник.

Я взглянула на Джареда и уверенно кивнула ему, как бы говоря – не волнуйтесь, я вас понимаю, я справлюсь. И он в ответ расплылся в широкой улыбке.

Удивительно, но было в этом немолодом уже мужчине с чуть сутулыми плечами и припорошёнными сединой волосами что-то мальчишеское, детское – иногда глаза его загорались от предвкушения, а улыбка словно озарялась вдохновением. Тогда я впервые поняла, что Джаред мне симпатичен, впервые заразилась его азартом и подумала о том, что у нас всё получится…