Это было так странно… Те же березы, светящиеся в темноте гладкими стволами. Прикоснёшься рукой – и чувствуешь, как под тёплой корой бьётся и гудит жизнь. Те же тёмные ели, дурманящие голову горьковато-хвойным запахом. Те же сплетающиеся под ногами корни. Та же окроплённая ночной росой трава, щекочущая щиколотки. Только сопок тут не было. Вместо них вдаль уходили высокие каменистые холмы, завораживающие необычной суровой красотой.

Я осторожно шла вперёд, чутко прислушиваясь к звукам ночного леса, принюхиваясь к знакомым и в то же время неуловимо чужим запахам. Где-то в вышине заухала сова, что-то зашелестело в траве – может быть, заяц или ещё какой-нибудь лесной зверёк рванул в укрытие, вспугнутый хищной птицей.

Я закрыла глаза и попыталась, как когда-то в детстве, слиться с природой, почувствовать себя частью этого огромного живого дышащего организма.

– Rada! Where are you? – послышалось откуда-то с опушки.

– Рада? Ау! Ты где? – раздался голос Алекса.

И я поняла, что моё отсутствие заметили. Что меня уже ищут. Я поднялась с дерева и поспешно пошла на зов.

– Ты что, с ума сошла? – накинулся на меня Алекс.

– Rada, – сурово начала Бет, беря меня за руку. – You are under our responsibility. You shouldn’t run out like that.

– Ну ты начудила, – хохотнул Алекс, когда мы двинулись обратно к лагерю. – Мы уж тут все испугались – куда ты пропала, где тебя искать. Look, – внезапно обернулся он к Джареду и с усмешкой указал на меня. – She is a real forests creature. You’ve done a perfect choice.

В ту ночь мне впервые за несколько последних месяцев приснился Гриша. Я лежала на узкой койке, слушала, как в соседнем отсеке ворочается в постели вернувшаяся после жаркого вечера с Брэдом Гленн и никак не могла уснуть – наверное, от того, что день был такой суматошный и полный впечатлений. А когда наконец сон меня сморил, я узнала лес своего детства. Было раннее утро, солнце только начинало выползать из-за кромок деревьев, рассыпая вокруг свои весёлые оранжевые лучи, наполняя бриллиантовыми искрами капельки росы в траве.

Я глубоко вдохнула утренний воздух, напоённый запахами хвои, медовых лесных цветов, смолы, древесной коры, вереска и ранней земляники. А потом, сорвавшись с места, со всех ног побежала к лесу. Я бежала, раскинув руки, и вдруг откуда ни возьмись навстречу мне вылетел Ветер. Он нёсся прямо на меня и радостно лаял, словно хотел сообщить мне какую-то чудесную весть. И когда мы с ним поравнялись, Ветер толкнул меня в ноги, и мы с ним повалились на траву. Я, хохоча, шутливо отбивалась от него, а он тыкался холодным носом мне в щеки.

– Ветер, Ветер, успокойся! – приговаривала я. – Как тебе не стыдно? Ты же вожак стаи, суровый воин. А играешь с хозяйкой, как какой-то щенок.

Но он не отставал от меня, видно, был уж очень мне рад. А потом я краем глаза уловила какое-то движение неподалеку, обернулась и увидела, что из-за деревьев появился Гриша. Он шёл ко мне и улыбался. И улыбка его сияла ярче встающего из-за деревьев солнца, ярче самого радостного его луча. Он, улыбаясь, подошёл ко мне вплотную и протянул руку. Я ухватилась за его пальцы, ощутила его широкую загрубевшую ладонь, потянулась вверх, чтобы подняться на ноги и обнять его и… проснулась.

В трейлере было тихо, лишь всё так же ворочалась за тонкой перегородкой Гленн. За окном лишь едва начинало светать. Я лежала молча и смотрела перед собой сухими глазами.

Впервые попав на съёмочную площадку, я обнаружила, что общий антураж весьма схож с тем, что я увидела в тот день в лесу у посёлка Владимирское. Однако природа здесь всё же была чуть иная. Осыпающиеся каменистые склоны холмов, могучие северные сосны, разноцветные пласты мха и пробивающиеся сквозь него нежные голубые цветы. Во всём чувствовалось дыхание севера – великого, сильного, поражающего своей суровой холодной мощью.

Сценарий я к тому времени уже прочитала – Джаред позаботился, чтобы его для меня перевели. Правда, переводчик, которому отдали этот текст, не особенно хорошо владел русским, потому что некоторое пассажи откровенно ставили меня в тупик. Тогда я отправлялась к Алексу.

– Алекс, – спрашивала я, тыкая пальцем в распечатанный текст. – А что это значит – «хватит королевствовать»?

– Чего? – хмурился тот и, прищурившись, вглядывался в текст. – Ааа… Ну, в общем, тут на самом деле должно быть что-то типа «хватит выпендриваться», «не строй из себя принцессу». Да ты не бери в голову, на площадке слушай Джареда, и всё станет ясно.

Я не очень представляла себе, как это будет происходить. За дни, проведённые вместе со съёмочной группой, я, конечно, стала немного понимать их речь, но лишь когда говорили медленно по слогам и не пускались в слишком уж пространные рассуждения.

И вот наконец наступил первый съёмочный день. Джаред – с помощью Алекса – объяснил мне, что от меня требовалось. В сцене, которую мы собирались снимать, мне нужно было слезть с дерева.

– Ну примерно так же, когда мы все впервые тебя увидели, – пояснил Алекс.

Затем я должна была заметить какой-то редкий цветок, опуститься на колени и приняться разглядывать его, нюхать, осторожно прикасаться кончиками пальцев к хрупким лепесткам. А потом на поляне появлялся один из центральных персонажей – пожилой полицейский, пришедший сообщить героине о смерти старой матери, с которой она жила. Он должен был приблизиться сзади, тронуть за плечо, а я – глухонемая девочка – должна была испугаться и рвануть от него прочь, в чащу.

– Вообще, – объяснял мне Алекс, – для той сцены, где ты слезаешь с дерева, по уму надо было бы пригласить каскадёра. Но так как мы все видели, как лихо у тебя это получается… Джаред, знаешь, большой сторонник того, чтобы в кино всё было максимально естественно. Так что слезать будешь сама – смотри уж, не убейся дубле на восьмом. Или на двадцать восьмом… это уж как получится.

Я лишь засмеялась в ответ. Трудно было предположить, что я, едва не всю жизнь проведшая в лесу, вдруг свалюсь с дерева.

Эта сцена отзывалась где-то у меня внутри. В ней было так много знакомого. Дерево… Мне сразу вспоминался тот старый дуб, который мы выбрали с Гришей, превратив его в наше тайное место. И тот первый ландыш, который Гриша показал мне вскоре после гибели моих родителей. И, конечно, тот день, когда мне пришли сообщить о смерти деда. Может быть, именно поэтому или потому, что я никогда в жизни не снималась на камеру, потому что никогда ещё на меня не было сразу обращено столько глаз, всё никак не могла отыграть эту сцену так, как того хотелось Джареду.

Я и сама чувствовала, что совершенно зажалась.

Все движения выходили неловкими, скованными. На лице, должно быть, отражалось не отпускавшее меня напряжение. Я едва успевала слезть с дерева и повернуться в сторону съёмочной группы, как Джаред раздражённо хлопал в ладоши и кричал:

– Стоп! Всё не так. Ещё раз.

Для того чтобы понять эти простые фразы, моего английского уже хватало.