– А завалить[19] его, и дело с концом. – Кочет был настроен решительно. – Чтоб другим неповадно было.

– Дело, – согласился с ним Козырь.

– Легко сказать, – пробурчал один из пацанов. – Ворон – он один не ходит. И пацанов у него поболее.

Козырь какое-то время размышлял, потом повернул голову в сторону Ивана:

– Мы тебе помогли?

– Да, – ответил тот.

– Теперь ты нам помоги.

– В чем?

– С Вороном разобраться.

– Хорошо, – кивнул Иван, у которого в голове стал рождаться план, пока не очень определенный.

– Тогда пошли, – просто сказал Козырь.

На Москве известных босяцких мест десятка полтора будет, может, чуток больше. Кроме Хитровки, есть еще Черныши, Ермаковская ночлежка близ Красных ворот в Орликовом переулке, Морозовка на Таганке, представляющей собой сплошной рынок, чердаки и подвалы доходных домов бывшего мануфактур-советника Бахрушина в Козицком переулке, дома купца Солодовникова на Второй Мещанской, ну, и проулок Самаринский, что меж Пожарной и Мытной… Кроме становища босяков, это еще главные места проживания беспаспортных, разыскиваемых, гонимых, бездомных, безработных и беспризорных. То бишь людей, не имеющих за пазухой даже гнутого гривенника, а потому не особо дорожащих такой тонкой материей, как душа.

Венька Ворон со своими пацанами жил близ Даниловского рынка, на Серпуховском Камер-Коллежском валу в таком же заброшенном доме, что и Козырь со своей «хеврой»[20]. Когда Козырь с пацанами и Иваном, держащимся чуть поодаль, подошли к жилищу Ворона, навстречу им вышел один шустрый пацанчик.

– Чего надо? – грубо спросил он.

– Позюкать[21]. Скажи Ворону, что Козырь пришел, – услышал в ответ пацанчик.

Он посмотрел на Козыря, повернулся и ушел в дом. Через пару минут вышел Венька Ворон, чернявый парень лет шестнадцати-семнадцати с пробивающимися усиками. С ним вышли человек восемь пацанов, настроенных явно враждебно. Откуда-то сбоку из-за палисада подошли еще двое беспризорников лет по тринадцать-четырнадцать и встали чуть подальше, демонстративно держа руки в карманах.

– Чо приканал?[22] Я уже мигнул[23] твоему халамиднику[24], что теперь мы держим тучу[25] на Мытной пыхваре[26], – произнес Венька Ворон сквозь зубы, демонстрируя откровенное принебрежение. – Так что не о чем нам базлать[27].

– Вы держите тучу на Даниловской толкучке, мы – на Мытной, – возразил ему Козырь. – Таков был уговор.

– Не было меж нами никакого уговору, – нагло усмехнулся Ворон. – Так что шопать[28] ищите в другом месте. А сунетесь на Мытную пыхвару – враз получите по рогам.

– Это твое последнее слово? – недобро спросил Козырь.

– Последнее, – ответил Ворон.

– Тогда на… – С этими словами Козырь выхватил из-за пазухи «наган» и два раза выстрелил в Ворона.

Это было неожиданно для всех. Венька Ворон согнулся и упал. На этом пауза закончилась. Его пацаны с криками набросились на ребят Козыря. У многих были ножи, и Иван едва увернулся от длинного немецкого штыка, которым его пытался ткнуть в живот один из тех беспризорников, что зашли сбоку. Ничего не оставалось делать, как отбиваться. Штаб-ротмистру Голенищеву-Кутузову приходилось участвовать в рукопашных схватках, и теперь эти навыки пришлись как нельзя к месту.

На него нападали, он отбивался, сам нападал первым, наносил удары, а одного из пацанов Ворона приложил так, что тот повалился на землю и больше уже не поднимался. Еще один из пацанов получил от Ивана такую оплеуху, что обхватил голову руками, отвалил в сторону и в схватке больше участия не принимал. Словом, если бы не Иван, Козырю с его пацанами пришлось бы весьма худо.

Через небольшое время сражение закончилось полной победой беспризорников Козыря.

– Всякого, кто еще раз сунется на Мытный рынок, завалю, – предупредил Козырь уже в спины уходящих пацанов Ворона, двое из которых, что постарше, тащили повисшего на их плечах главаря.

– Поглядим еще, кто кого завалит, – оглянувшись, огрызнулся один из них.

– Я предупредил, – уже спокойно сказал Козырь и приказал пацанам: – Домой! А ты ничо… Знатно пацанам Веньки Ворона зубы-то пересчитал, – обратился он к Ивану, когда они вернулись «домой». – Где так драться намастрячился?[29]

– Учителя были хорошие, – ответил Голенищев-Кутузов.

– Кто?

– Германцы.

– Воевал, значит?

– Воевал.

– А как зовут?

– Петром.

– А фамилия твоя как?

– Голованов.

– Петруха Голован, значит, – заключил Козырь. – Ну что, Голован, можешь оставаться с нами, коль идти некуда.

– Да идти-то и правда некуда, – усмехнулся Голенищев-Кутузов.

– Вот и лады. Потом покумекаем, куда тя пристроить…

Кочет был рядом с ними. Все слышал, но в разговор не встревал, что было, видимо, не в его привычках, только за бок держался. Первым это заметил Иван и спросил:

– Что там?

– Штуку под душец заслали[30], – неохотно ответил Кочет.

– Ранили, что ли? – не понял Иван.

– Да-а, – выдавил из себя Кочет.

– Дай гляну.

– А ты кто, лекарь? – огрызнулся Кочет.

– Да дай ему глянуть, чего ты, – примирительно проговорил Козырь.

Кочет неохотно отнял руку.

Иван задрал окровавленную рубаху. Рана была неглубокая, меж ребер. Кровоточила она несильно, но в любом случае надлежало ее промыть и перевязать.