произведения поэтесса посвящала избраннику сердца. В это время она писала в письме: «Дай Бог всякой женщине выбиться из-под гнета сердечных страданий, несчастий, неудач и горя, не утратя сил и бодрости духа. Любовь для женщины, особенно первая (а первой я называю и последнюю, то есть ту, которая всех сильней), есть проба сил и сердца. Только после такой любви формируется характер женщины, крепнет воля, является опытность и способность размышлять. Ни мое слабое здоровье, ни деспотизм отца, ни трагедия несостоявшейся любви не сломили воли к жизни и творчеству».

Чувствуя себя не способной справиться со своими переживаниями самостоятельно, Юлия обращается к Создателю:

Молю Тебя, Создатель мой: Смири во мне страстей волненье Избавь меня от искушенья, Исполни кротости святой! От грешных чувств, от гордых дум Оборони меня, Спаситель, И озари мне, Искупитель, Небесным светом бедный ум! Молитва (1846)

Чтобы заглушить горе, Юлия взяла на воспитание племянницу, сироту, оставшуюся без матери, дочь своего кузена Петра. Эту девочку, которая оставит прекрасные воспоминания о своей приемной матери, звали Анастасия Петровна Готовцева. Для маленькой Насти Юлия скоро стала всем – и советчицей, и воспитательницей, и ближайшей подругой.

Молодая поэтесса на обломках прошлого пыталась выстроить новую жизнь. Широта интересов влекла ее в круг местных интеллектуалов. В силу близости к Москве территория Ярославской губернии была привлекательна для многих представителей сановной аристократии; здесь находились вотчины крупнейших землевладельцев России. Но Жадовские не входили в этот круг. Сфера их общения была гораздо демократичнее: при Демидовском лицее для всех желающих по субботам устраивались лекции по химии, а по средам – по русской истории. Под руководством профессора-правоведа Г. Ф. Покровского было учреждено «Общество русской словесности», а когда в 1846 году на должность профессора был приглашен К. Д. Ушинский, началась работа над местным периодическим литературным изданием. В 1849 году вышел в свет первый выпуск «Ярославского литературного сборника», в котором была напечатана целая подборка стихов Юлии.

И. С. Аксаков около года находился в Ярославле по служебным делам и познакомился с Жадовскими. В мае 1849 года правдоруб Аксаков писал «Жадовская не только с уродливой рукой, но и с бельмом на одном глазу… и вообще очень дурна, но очень неглупа, и мы с ней подружились очень скоро». В другом письме он рассказывал «…Отец ее, председатель палаты, не разлучающийся с дочерью, с страшною претензиею на любовь к литературе – ужасно скучен. Жадовская прочла мне все свои стихи, выслушала от меня много строгих замечаний, которые, вероятно, будут ей полезны… Как то, перебирая тетрадь ее стихотворений, которую она, забывшись, положила на стол, я нашел там послание Ак(сако)ву, написанное с год тому назад. Это послание ко мне, в котором она честит меня холодным умом, холодным сердцем и пр. Я мысленно пробежал ряд своих стихотворений и невольно согласился, что в них везде виден ум, видна мысль, но теплоты мало. Впрочем, ее стихи последовали по поводу моих стихов о ней, которыми она не очень была довольна, хотя, как говорит в послании, «приятна ее слуху, хотя и странна ей суровость моего стиха». В том же письме Аксаков заметил, что ярославское общество «очень мало интересуется Жадовской и ее талантом Отец ее считается genre mauveton (человек дурного тона), и к дочери нет ни внимания, ни участия». Позиционируя себя как носителя безупречной личной, литературной и гражданской чистоты, Аксаков мало заботился о чувствах окружавших его людей. Это нередко отмечалось его современниками.

И. С. Аксаков. Художник И. Е. Репин

В то время круг литераторов был достаточно ограничен. Конечно, мнение Аксакова разошлось широко и дошло до Юлии. Она, привыкшая к неприятностям подобного рода, отнеслась к ним стоически. Тем более что более длительное знакомство с поэтессой вызвало у Аксакова сочувствие к ее судьбе «Она девушка очень умная и рано созрела в своем несчастье, – писал он в ноябре 1849 г., – хотя ей всего 22 года. Двадцать два года, сорок два года – для ней не все ли равно; что ей в молодости, когда ей нечего ждать от молодости, когда дорога ее резко определена в жизни. Каким мечтам ни предавайся она, но знает, что руки не вырастут, тело не разовьется. Это горькое чувство, это исключительное положение сделали ее писательницей, и, может быть, она со временем, помирившись со своим положением, пойдет дальше и усовершенствует свой талант. Дай Бог». Сестры Аксакова заинтересовались поэзией Жадовской и переписывали ее стихи, а сам он хотел даже издать сборник ее сочинений, но замысел не осуществился.

Сухое, жесткое описание внешности Юлии, оставленное Аксаковым, расходится с портретом, увиденным любящими глазами ее воспитанницы Анастасии Готовцевой.

«Наружность Жадовской была очень симпатична. Она была среднего роста, тонка и чрезвычайно грациозна в молодости, несмотря на свой недостаток. Цвет лица у нее был очень нежный, длинные, густые, мягкие, как шелк, волосы орехового цвета опускались ниже колен. Глаза темно-серые, задумчивые и грустные, ноги были замечательно хороши и гибки. Характер ее был чрезвычайно ровный, веселый и даже резвый от природы». Это отчасти объясняет и ее роман с Перевлесским, и его письма, в которых ощутимо проявлялось сильное впечатление от ее личности.

Переписка продолжалась годы. Письма Петра уцелели далеко не полностью: за 1843-й и 1845-й годы они отсутствуют. В имеющихся посланиях многое не договаривается (по вполне понятным опасениям), многое читается между строк. Не сохранились и окончания некоторых писем. Послания Юлии к Петру отыскать не удалось, поэтому содержание и тон этого эпистолярного романа можно воспроизвести лишь по его оставшимся ответам.

Наконец, и до отца-самодура дошло, что он своими руками разрушил будущее дочери. Его прозрению способствовало мнение заехавшего в Ярославль брата министра финансов, известного в то время поэта и переводчика Михаила Вронченко (1802–1855). Он уверял Жадовского, что редкое дарование его дочери уже не принадлежит исключительно семейству – ее должны видеть и слышать в столицах. Не столько авторитет переводчика, литератора, востоковеда и географа, сколько высокий чин генерал-майора, кадрового разведчика российской армии, сыграл нужную роль. Родитель сумел убедить себя, что, не дав девушке погрузиться в пошлое женское счастье, он