что вновь могу восхищаться, испытываю восторг и надежду. При виде раскинувшегося передо мной горизонта мои беды померкли.

– Вот почему я здесь, – шептала я. – Вот чего хотела.

Мы пересекли зеркальные воды Гудзона, который иногда называли Северной рекой. Мы сели на паром в Кингс-Ферри – эту пристань на восточном берегу наполняли корабли и солдаты всех родов войск – и высадились в Форт-Клинтоне, у каменной крепости, нависавшей над рекой. Я никогда прежде не видела укреплений, и мне не с чем было сравнить эту крепость – одно из множества сооружений, которые окружали гарнизон Уэст-Пойнта. Напротив гарнизона в реку врезался остров Конституции: на нем тоже высился форт, за батареями которого виднелись еще два редута.

Там, где река делала поворот, по воде, между Уэст-Пойнтом и островом, была натянута тяжелая цепь. Предполагалось, что она помешает британским кораблям подняться вверх по Гудзону, хотя, если верить словам капитана Уэбба, британцы даже и не думали соваться сюда. Но на этом чудеса не заканчивались.

По другую сторону гарнизонной крепости, за Форт-Клинтоном, тянулся ровный, поросший травой луг шириной не меньше полумили. На южном его конце была собрана масса артиллерийских орудий, а в глубине, не видный с Гудзона, находился огромный военный лагерь.

Нам в спешке показали самое важное – дом интенданта, пекарню, тюрьму, домики офицеров, штаб, кузницу, склад, госпиталь, магазины и ряды длинных деревянных бараков, в которых нам сказали выбрать себе койку и оставить там свои вещи.

В центре лагеря располагался широкий плац. Нас привели туда и приказали стоять во фронт, дожидаясь дальнейших указаний. Многие солдаты – не я одна – вовсю таращили глаза, разглядывая огромный лагерь, великолепные холмы и серебряную ленту реки, которая пробивала себе путь между ними.

Лишь когда на краю плаца показались два барабанщика, отбивавших ритм, который возвещал приближение старшего командования, мне удалось отвлечься от изучения окрестностей. Офицер приближался к нам со стороны большого красного дома, который прятался за густой листвой. Капитан Уэбб заметил, что дом стоял здесь задолго до того, как в Уэст-Пойнте создали военную базу.

– Было время, когда в этом доме располагался постоянный штаб генерала Вашингтона. Он и теперь останавливается там, когда приезжает в Уэст-Пойнт, – прибавил капитан.

Я пришла в восторг. Возможно, я собственными глазами увижу генерала Вашингтона.

Конь, на котором прискакал генерал, был белым, с угольно-серыми хвостом и гривой, и хотя он изящно гарцевал, но сложен был, как военный корабль, и будто весь состоял из мышц. Биб восторженно присвистнул, когда всадник спешился и передал поводья адъютанту, стоявшему перед ним навытяжку. Полковник Джексон, капитан Уэбб и офицеры из других полков выступили вперед, чтобы его поприветствовать.

– Этого коня ему подарил генерал Вашингтон. Поговаривают, что так он его подкупил, заставил вернуться, хотя генерал Патерсон отрежет тебе язык, если услышит, что ты об этом болтаешь.

– Генерал Патерсон? – охнула я чуть громче, чем следовало. Стоявшие рядом солдаты стали хмыкать, услышав, как я вскрикнула, но это известие настолько меня потрясло, что мне было все равно. – Это генерал Патерсон? – переспросила я уже тише.

– Он самый, – подтвердил Биб. – Он командует всем Уэст-Пойнтом. Мы теперь у него в бригаде.

Я знала, что Джон Патерсон – человек большого ума, с добрым сердцем. Ведь он, в конце концов, отвечал на письма служанки и относился к моим вопросам со всей серьезностью, без снисхождения, без тени презрения. Это многое о нем говорило, и потому я представляла его похожим на Сильвануса Конанта – добрым и мудрым седовласым эльфом, с чуть сгорбленной спиной и заметным брюшком.

Но настоящий Джон Патерсон вовсе не соответствовал образу, нарисованному моим воображением.

Он оказался высоким и крепким, с густыми рыжевато-каштановыми волосами, собранными в хвост на затылке. Он не был старым и совершенно не походил на моего доброго друга-священника.

– Это не генерал, – сказала я. – Точно не он.

– Это точно он, Милашка, – возразил Биб. – Ты, главное, не думай, что он такой простой, каким кажется на первый взгляд.

– П-простой? – выдавила я. Он не был похож ни на кого из мужчин, которых я встречала.

– Он не терпит нерях и лентяев. Любит смотры, правила и приказы и быстро избавляется от всякого отребья, если только ты докажешь ему, что им и являешься.

– Робби не отребье. – Джимми Бэтлс, стоявший рядом, бросился меня защищать и этим снова напомнил мне Иеремию, но я по-прежнему была так ошарашена, что не смогла его поблагодарить.

Это не мог быть тот самый Джон, муж Элизабет. Но, с другой стороны, сколько в армии генералов Патерсонов? Я думала, он вернулся в Ленокс, а он оказался здесь и теперь проводил смотр новобранцев, останавливался то тут, то там, чтобы перекинуться с кем-то парой слов, а потом снова шел вперед большими шагами, сцепив за спиной руки.

Кажется, я застонала в голос.

– Что с тобой, Робби? – спросил Джимми.

Мне стало нехорошо. Совсем нехорошо.

– Он ведь вышел в отставку.

– Вышел, – ответил Биб. – Его жена умерла. Он уехал домой, чтобы разобраться с делами. Генерал Вашингтон попросил, чтобы он вернулся.

– Откуда ты столько знаешь о генерале Патерсоне, а, Биб? – поинтересовался Джимми.

– Думаешь, солдаты не сплетничают? В казарме болтают почище, чем в дамской гостиной. Больше, чем в церковной общине. Бедняга Патерсон так давно участвует в этой войне, что я не удивлюсь, если в его честь назовут какой-нибудь форт.

– Это не о нем, – вмешался в разговор мужчина постарше, которого звали Питер Ноулз. Он поступил на службу повторно. – До славы ему никогда не было дела. Потому-то солдаты его и любят, а генерал Вашингтон доверяет. Он о себе в последнюю очередь думает, не то что всякие там Арнольды и ему подобные.

– А он не слишком молод? – заметила я, по-прежнему не веря, что это тот самый Джон Патерсон.

– Кто бы говорил, – фыркнул Биб.

– Он самый молодой бригадный генерал в нашей армии, – заметил Ноулз. – За исключением Лафайета, но его мы не считаем, он ведь француз.

Генерал приближался к нам, и все разговоры стихли. Солдаты расправляли плечи, разворачивались лицом к плацу.

Он меня не узнает. Мы никогда не встречались. Он никогда не видел меня, а я его. Но я его знала. А он знал меня, так же хорошо, как и я сама, и мне вдруг стало так страшно, что я едва устояла на ногах.

Эмоции сдавили мне горло и пульсировали в глазах. Я яростно моргнула, злясь, что не могу сдержать чувства. Я готовилась к тому, что могу встретить кого-то из сыновей Томасов, хотя их полки не