Он резко обернулся, почти крутнувшись на месте, а когда заметил меня и понял, что это я с ним заговорила, поднял руку, прикрывая глаза от солнца.

Если бы я не узнала в его лице собственные черты, возможно, не поверила бы, что это он. Мои воспоминания о нем тускнели, размываемые невзгодами. Но волосы у него по-прежнему были светлыми, а глаза карими, он был высоким и длинноногим, хотя кожа у него сильно обветрилась, а спина чуть согнулась.

Я встала, чтобы мой рост придал мне уверенности. Мне посоветовали держаться подальше от него, но я ощущала спокойствие. Такое зловещее спокойствие, что кровь в венах почти застыла и едва двигалась. Я не боялась, что он поймет, кто я. Он даже не знал меня толком. И никогда не узнает.

Он взглянул на меня такими же, как у меня, глазами – о которых нельзя сказать с уверенностью, какого они цвета.

– Кто ты? Эфраим? – спросил он. – Ты не Роберт. Роберт пошел в Брэдфордов, не в Самсонов.

У меня за плечами висело ружье. Оно не было заряжено, но он заметил его. Я сказала и увидела все, что хотела. Я подняла сумку и пошла прочь.

– Кто ты, щенок? – повторил он злобно, но не последовал за мной.

– Куда больше мужчина, чем ты был в своей жизни, – бросила я через плечо. – Скажу матери, что ты жив. Она всегда говорила, что ты без вести пропал в море.

Это было глупо. Я дразнила его и рисковала. Мне вообще не следовало с ним заговаривать. Я хорошо помнила поговорку, что лукавый язык попадает в беду. Я много раз убеждалась в правоте этих слов, но не знала тогда, что эта встреча в порту Нью-Бедфорда еще отзовется для меня горьким эхом.

* * *

Я купила дневник и походный письменный набор, как и собиралась, но не осмеливалась писать от лица Деборы – на случай, если мои записи попадут не в те руки, – и старалась не слишком откровенничать. И все же я нуждалась в подруге, пусть она теперь и не могла мне ответить, и потому писала так, как привыкла: обращаясь к Элизабет.

Дорогая Элизабет!

В Нью-Бедфорде я видел своего отца. Меня предупредили, чтобы я держался подальше от этого человека, хотя я в любом случае не собирался приближаться к его кораблю. Я хочу быть солдатом, а не моряком. Кажется, он все-таки стал капитаном, хотя женщина в городской таверне сказала, что он «плохой человек».

Еще она посоветовала мне отправиться на север, в городок под названием Беллингем, хотя до него от Нью-Бедфорда пятьдесят миль. Она сообщила мне, что там набирают солдат и что новобранцам дают хорошие деньги. Почти весь день я ехал с попутным возом и досыта наелся репы, хотя никогда ее особенно не любил. Возница-фермер был добр ко мне, а его жена, едва взглянув на меня, разрыдалась. Их сын погиб в Джермантауне.

Мне так много хочется вам рассказать, хотя порой я думаю, а вдруг вы и так все знаете. Мне нравится представлять, что вы приглядываете за мной, словно ангел, сидящий у меня на плече. Я один, но не одинок. Мое сердце переполняет надежда, и потому в нем нет места для грусти. Ничего подобного мне еще не доводилось испытывать: царь Соломон говорил, что исполнившееся желание – как древо жизни. Мне ничего не нужно делать, просто идти, и от этого мой разум непривычно спокоен, а обычной тревоги как не бывало. Люди добры ко мне. Они думают, что я слишком юн, но никто меня пока не остановил, и я не перестаю удивляться тому, чем обернулось мое новое приключение. – РШ

Я не упоминала о своей личности или о трудностях. Не рассказывала о месячных или о корсаже, который придумала, чтобы перевязать грудь. Я хотела об этом написать. Хотела представить все в подробностях, но не осмеливалась, и потому мои записи оставались туманными. Но все же они дарили мне утешение, а когда я ставила в конце новые инициалы – РШ, – мне не казалось, что я соврала.

Предупреждение хозяина таверны – «Тебя не возьмут» – преследовало меня всю дорогу до Беллингема, но, когда я добралась до цели, меня отправили в Аксбридж, где вербовка шла плохо и требовались новобранцы. Вербовщик не стал ни о чем меня расспрашивать. Он велел мне встать к ростомеру и спросил, хочу ли я стать солдатом. Я пылко ответила, что только этого и желаю, радуясь, что это правда.

– Чем ты занимаешься? – спросил он.

– Я был ткачом… и учителем в школе. – Ткачество не считалось исключительно женской профессией. Брэдфорды принадлежали к династии ткачей. Уильям Брэдфорд взял с собой на «Мэйфлауэр» ткацкий станок.

Вербовщик внес мое имя в списки, приписав, что я умею читать и писать. А потом велел расписаться, и я от страха ошиблась и неправильно записала свою новую фамилию, Шертлифф. Конечно, это не имело значения, поскольку он все равно не знал, как правильно она пишется. Потом он выдал мне деньги и подозвал мужчину, стоявшего в очереди за мной. В дневниковой записи от 20 апреля 1781 года я сообщила Элизабет о своей удаче.

Я рядовой в Четвертом Массачусетском полку. Меня не просто приняли, но еще и зачислили в роту легкой пехоты под командованием капитана Джорджа Уэбба. Легкая пехота – это войска, которые способны быстро атаковать. Как бы мне хотелось сказать братьям, что это раз и навсегда подтверждает, кто из нас самый быстрый.

На три года или до окончания войны. Вот на что я подписался. Когда я ставил подпись в списках, рука у меня дрожала – но не от страха. Я не самый низкорослый солдат и не самый высокий, но шаг у меня так же широк, а сердце так же готово сражаться. Мне велели через три дня явиться в Вустер – в пятнадцати милях отсюда, – где начнется моя служба в армии.

В Притчах 13:19 сказано: желание исполнившееся приятно для души.

Никогда прежде со мной не случалось ничего более приятного. – РШ

Глава 9

Разъяснение причин

Каждый солдат получил форму, в которую должен был немедленно облачиться, и заплечный мешок с провизией – недельным пайком галет и солонины. Нам сообщили, что по пути мы будем получать дополнительное продовольствие, но я очень скоро поняла, что еды в армии не хватает.

Мужчины, среди которых я оказалась, принялись стягивать с себя одежду: у их ног росли кучи грязного, заношенного тряпья. Я стиснула