Подготовка преобразования школы началась в 1987–1988 гг. Для разработки концепции был учрежден Временный научно-исследовательский коллектив (ВНИК «Школа»), возглавляемый Э.Д. Днепровым. Он же стал министром образования России (1990–1992) и академиком Российской академии образования. Важную роль сыграл Дж. Сорос. По словам Э. Днепрова, программа гуманитаризации российского образования Сороса представляла собой один из наиболее крупных образовательных проектов в истории отечественного просвещения. Активную роль сыграл международный фонд «Культурная инициатива» – неправительственная благотворительная организация, созданная в 1988 г. по инициативе Сороса. Ее деятельность была направлена на сферы образования, науки и культуры. В период «запуска» реформы директором фонда «Культурная инициатива» являлся Я. Кузьминов.

Естественно, что в ходе революции и смены общественного строя неизбежны были изменения в укладе и программах школы, но мало кто ожидал, что целью реформы станет отход от сложившейся к концу 20-х гг. ХХ в. модели единой общеобразовательной школы, которая, в принципе, хорошо выполняла свои функции и была институтом, консолидирующим общество. Эта модель в ХХ в. была эффективно адаптирована в разных политических и социальных условиях и вполне могла бы работать в «рыночной» России с косметическими изменениями. Зачем надо было ломать школу?

Министр образования В.М. Филиппов объяснил: «Изменившееся российское общество требует адекватных изменений и от системы образования – нельзя консервировать то, что когда-то было лучшим в мире». Это не убеждает. Что в «изменившемся российском обществе» несовместимо с «лучшим в мире» образованием?

Видный математик и деятель математического образования, профессор МГУ и член исполкома Международной комиссии по математическому образованию И.Ф. Шарыгин писал: «Руководители российского образования, а они все сплошь реформаторы, не только не отвечают на такие важнейшие вопросы, как: “Почему надо реформировать образование? Каковы цели этого реформирования?” Они даже не ставят этих вопросов. Ни в одном документе, от них исходящем, не сформулированы четко цели образования вообще. Непонятно даже, что такое реформа образования» [81].

В «Независимой газете» И.Ф. Шарыгин так писал об аргументации реформаторов: «Утверждение, что система российского образования, как и все прочее, оставшееся от советской власти, нуждается в серьезном реформировании, объявляется сегодня аксиомой, а аксиомы, как известно, не доказываются. Вот наши руководители и их советники и не утруждают себя доказательствами. “Вы, конечно, понимаете, что наше среднее и иное образование необходимо реформировать”, – говорят нам. И мы смущенно бормочем: “Да, конечно, понимаем, но…”» [82].

Идеологи этой реформы не отвечали на простые и ясные вопросы или изъяснялись метафорами и абстрактными понятиями так, что это поражало даже после того, чего мы наслышались в 1991 г.

Преподаватель литературы С. Волков пишет: «Что поразило меня на коллективных обсуждениях проблемы? То, что сами разработчики нынешнего варианта ЕГЭ прекрасно понимают многие из перечисленных его минусов и сами признаются, что считают наилучшей формой экзамена по литературе сочинение. Зачем же они тогда всё это делают? Зачем участвуют в работе, которая может повлечь за собой разрушение многих основ существования предмета в школе?

Ответ на этот вопрос ещё более поразителен: если не ввести литературу в формат ЕГЭ, тогда этот предмет будет из школы выдавлен. “Вы не понимаете! – много раз слышал я слова. – Там, наверху (указательный палец вонзается в потолок), нам дали понять (вариант: прямо сказали), что литература неудобна сейчас: единых критериев оценки работ не выработано, субъективизма во всём выше крыши, да и идеологически русская классика несовременна. Где, например, положительный образ предпринимателя? Мы стоим перед реальной угрозой вытеснения литературы из школы. Войти в ЕГЭ – последний шанс выжить. В неудобной позе, «на аршине пространства», но выжить”.

Итак, вот, оказывается, в чём корень вопроса. Вот какие ставки в этой игре. Тогда было бы желательно знать, кто лично возьмёт на себя ответственность… за запрет литературы в школе?.. А если никто и не собирается такую ответственность на себя брать? Если всё это миф..? Если все эти намёки так, на всякий случай – вдруг сами, первые, без приказа поддадимся и суетливо начнём всё ломать собственными руками? И ведь начали ломать!» [83].

Будучи министром образования РФ, В.М. Филиппов привел такой аргумент: «Кто-то очень метко заметил: “В США есть цивилизация, но нет истинной, древней культуры. В России – богатая культура, но нет цивилизации”. Наша задача – сохранить российскую культуру и создать цивилизованное общество».

Что в России «нет цивилизации» и минобр должен «создать цивилизованное общество» – нелепая мысль. Главное в тираде министра – то, что он видит смысл школьной реформы в изменении главных культурных устоев России – так, чтобы она стала похожа на цивилизацию в понимании американцев.

Строго говоря, авторы такой доктрины, видные обществоведы и педагоги, должны были бы представить обществу доказательства (или хотя бы доводы), что российское общество в тот момент и в среднесрочной перспективе обладает достаточным подобием западному обществу, так что перестройка школы по западным канонам как раз и будет «адекватным изменением системы образования». Это элементарное требование в профессиональном сообществе.

Такого обоснования никогда никто не давал. Напротив, имелось много свидетельств (в том числе со стороны самих реформаторов), что нынешнее российское общество во многих важнейших аспектах очень сильно отличается от современного западного общества – как США, так и Западной Европы. А значит, всю доктрину реформ надо считать утопическим произволом – школа подстраивается под общество, которого в России нет.

Перестройка школы по американскому шаблону была предусмотрена и в документах министерства. Один из них – «Проект федерального компонента государственного стандарта общего образования. Часть первая. Начальная школа. Основная школа» (М., 2002), редактором которого является бывший министр образования, положивший начало преобразованиям школы, Э.Д. Днепров. В этом документе прямо и без обиняков ставится задача «эволюционной смены менталитета общества через школу»: «Именно образование в первую очередь должно обеспечить смену менталитета общества, устранение старых, изживших себя стереотипов, проложить дорогу новому гражданскому общественному сознанию, новой политической и правовой культуре, изменить само качественное состояние общества» [84, с. 12].

И.Ф. Шарыгин писал в 2001 г.: «Идейные сторонники реформ в образовании главной своей целью ставят изменение менталитета русского народа. Такие заявления я сам читал в газетах. Это геноцид в чистом виде. Здесь следует заметить, что у любой системы есть характеристики, которые в принципе не подлежат изменению, и любая попытка их изменить может привести к уничтожению самой системы. При этом сами эти характеристики могут быть не так уж и значимы. Простейший пример: нельзя России перейти на левостороннее движение, не уничтожив наш автопарк и не потеряв много жизней» [82].

В действительности доктрина реформы предполагала, согласно неолиберальной доктрине, последовательное снижение уровня «культурности» населения. Цель перехода школы от воспитания личности к