– Уж извини, испорчу тебе маленько тут…

Удар! Ботинок вмазал по стене, гипсокартон вмялся, краска пошла трещинами.

– …интерьер, – завершил реплику Ковач.

За первым последовали еще два удара, не менее сильные. Гипсокартон окончательно вдавился, лопнул в паре мест, и стало видно, что лист его не стандартного размера, а шириной с полметра или чуть более. Хотя поврежденное место находилось примерно посередине стены и о подгонке листа под размер помещения речь не шла.

Кирилл с любопытством наблюдал, что будет дальше. А Ковач подцепил лист за появившуюся в нем трещину, отодрал и небрежно откинул в сторону. В воздухе обильно закружилась известковая пыль, оседала на камуфляже обоих, но особист не обращал на нее внимания, Кирилл тоже не стал отходить в сторону, напротив, шагнул поближе.

Взгляду теперь открылся не бетон, и не кирпич, и не доски (честно говоря, Кирилл никогда не задумывался, из какого материала сделаны в штабе внутренние перегородки). Под гипсокартоном скрывался металлический лист. Пыль осела, стало видно, что с одной стороны листа есть две петли, а с другой виднеется нечто вроде замка. Дверца, но на сейфовую не похожа. Цвет ее из-за гипсовой пыли казался серым, но в девичестве, кажется, был синим.

Ковач порылся в одном кармане, в другом, ругнулся себе под нос…

«Что такое, дядь Валера? Позабыл взять золотой ключик у черепахи Тортиллы?» – подумал Кирилл.

Его детство прошло практически без детских книжек. С Гулливером и Хоттабычем, Томом Сойером и Питером Пэном маленького Кирюшу познакомили пересказы взрослых, сделанные по памяти и достаточно вольные.

Но сказка о Буратино каким-то чудом на Базе нашлась и была зачитана до дыр – книжка в буквальном смысле развалилась, чему Кирюша не особо огорчился, он знал к тому моменту текст наизусть и мог в мельчайших подробностях рассказать, что нарисовано на каждой картинке.

– Нож дай, – сказал Ковач, и его слова прозвучали в таком диссонансе с мелькнувшими детскими воспоминаниями, что Кирилл не понял, протупил:

– Какой?

– Любой. Кухонный, боевой, тупой, острый… какой есть, тот и давай.

Замок на дверце явно не заслуживал такого названия – не запирал ее, а страховал от самопроизвольного распахивания – и в ключике не нуждался, ни в золотом, ни в изготовленном из менее благородного металла. Отпереть его можно было отверткой. Или кончиком ножа, что Ковач и сделал. Вернул выкидушку Кириллу, взялся за край дверцы, но открыть не спешил. Спросил:

– Угадаешь, что за ней? Три попытки.

– Кукольный театр под названием «Молния»?

Теперь протупил Ковач… Посмотрел непонимающим взглядом, но спрашивать ничего не стал, молча повертел головой.

– Кабинет майора Мартыненко?

– Логичная версия… Но мимо. Последняя попытка.

– Московский метрополитен имени Кагановича?

– Господи… Откуда имена-то такие знаешь…

– Из книжек, дядь Валера, из книжек.

– Не помогли книжки, ответ неверный, и приз ухо…

Снаружи, из-за окна, донесся звук длинной очереди. И если это сработал не КПВТ бронетранспортера, то Кирилл ничего не понимал в пулеметах.

Ковач осекся на полуслове и рывком распахнул дверцу.

Вместо театра, метрополитена или соседнего кабинета взгляду открылась вертикальная панель управления с тумблерами, клавишами и индикаторными окошечками.

Чем бы та панель ни управляла, она подверглась нештатной доработке: несколько металлических заплаток – аляповатых, небрежно приклепанных – явно прикрывали гнезда, оставшиеся от демонтированных приборов. Имелось и добавление, сбоку приткнулся самый обычный настенный выключатель, бытовой, из тех, что управляют комнатным освещением. Но первым делом взгляд привлекала большая красная кнопка, прикрытая щитком из прозрачного пластика. Никаких надписей, хоть как-то проясняющих назначение панели, Кирилл не увидел. Подписан был лишь длинный ряд тумблеров – под каждым снизу нулик, а сверху единичка. Очень информативно, правда?

Для начала Ковач потянулся к бытовому выключателю, щелкнул, – панель ожила, в индикаторных окошечках засветились нули, заработала внутренняя подсветка тумблеров и клавиш.

Затем особист занялся тумблерами в длинном ряду – пять из восьми перевел в верхнее положение, три оставил в нижнем. Пару секунд созерцал получившуюся комбинацию, достал из внутреннего кармана какую-ту бумажку, развернул… Заглянувший ему через плечо Кирилл увидел, что на листке тоже выстроились в цепочку нули и единицы.

– Не запоминай, – сказал Ковач. – Эта штука одноразовая. Сработает – и можно демонтировать и выбрасывать.

От вопроса: как именно сработает? – Кирилл удержался.

Набранная по памяти последовательность оказалась правильной, ничего в ней менять Ковач не стал. Дернул вверх еще два тумблера, другого вида: были они побольше и сработали туго, с громким щелком.

Панель ответила коротким писком. Нули на индикаторе сменились на 30:00 и тут же на 29:59.

Цифры продолжали мелькать. Картина, до одури знакомая по всевозможным боевикам (дисков с ними, в отличие от детских книг, на Базе хватало).

Кирилл понял, что с самого начала догадался, что скрывается за дверцей, – как только увидел индикатор и большую красную кнопку, так и догадался. Но даже мысленно не озвучил догадку, потому что…

С улицы донеслись еще две очереди. На этот раз не из крупнокалиберного, а из чего, Кирилл не опознал, да и не старался, мысли были заняты другим.

– Теряем время… – процедил Ковач и попытался сковырнуть щиток с красной кнопки.

Не получилось, прозрачный прямоугольник был утоплен в панель заподлицо, ногти особиста скользили по нему, не зацепляя.

– Дай нож еще раз.

Кирилл медлил. Рука казалось чужой, повисла плетью и ни в какую не желала тянуться к карману.

– Ну что еще…

Ковач оторвался от панели, развернулся, уставился своими глазищами – в упор, так что Кирилл разглядел в них маленькие красные прожилки, от недосыпа, наверное, но подумал другое: что это кровь тех, кто сейчас…

«Это казарма?» – хотел спросить он, вопрос не слишком вразумительный, но даже его произнести не получилось, из непослушных губ выдавилось лишь: э-э-э… Кирилл сглотнул и сумел-таки со второй попытки:

– Это казарма? Там ведь…

Там ведь полторы сотни человек, хотел сказать он, и в мятеже, наверное, участвуют не все, а из тех, кто участвует, многие ввязались в это дело сдуру и сейчас готовы соскочить, но не знают как, и сдадутся, если пообещать, что расстрелов не будет, так что же ты делаешь, дядь Валера?! Что творишь, мать твою?!

Губы онемели, не слушались, словно Рымарь лечил зуб, вкатил анестетик и переборщил с дозировкой, и Кирилл сумел лишь повторить: