Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний поэт-футурист из Одессы Семен Кирсанов
Вскоре был приобретен совершенно случайно продававшийся участок в поселке Красная Пахра рядом с землей друга семьи – одессита и поэта Семена Кирсанова. Когда строился поселок, на этот сравнительно небольшой клочок земли в 13 соток свозился строительный мусор, часть его закопали в землю, часть вывезли на свалку, а остальное цементно-шлако-кирпичное чудо досталось нам за недорого.
Модест и Семен знали друг друга еще по довоенным одесским годам. Когда они в чем-то творчески не соглашались, то Семен выговаривал Модесту, что, во-первых, он старше (действительно старше – на семь лет), а во-вторых, портной выше, чем табачник (отец Кирсанова был портным, отец Модеста 40 лет проработал на Одесской табачной фабрике). Вообще если не вдаваться в детали поэтического творчества, да и жизненного пути поэта, то можно сказать, что он был экстравагантным, эпатажным, трогательным и нежным одновременно. От него впервые я услышал чудесные стихи Н. Олейникова:
Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет – она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша…
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
В его доме висели рисунки В. Маяковского, П. Пикассо, Д. Сикейроса. Он дружил с Асеевым, Маяковским, Д. Бурлюком, П. Нерудой, Л. Арагоном.
Появившись в Москве, моментально завоевал эстрадную популярность.
На одном из диспутов Виктор Шкловский заметил, что «если Полонский не знает Кирсанова, то это факт биографии Полонского, а не Кирсанова».
В «Литературном дневнике» Константин Кедров написал: «Представьте Кирсанова, сидящего в ЦДЛ (там, где до сих пор видна сделанная им надпись: “Съев блюдо из восьми миног, / не мни, что съеден осьминог”). Господин в английском костюме, в запонках, которые редко на ком увидишь. Еще бы, он был “выездняк”, а мы – “невыездные”! Он всегда воспринимался как центр, вокруг которого копошилась литературная челядь».
Вот с таким большим поэтом и человеком (хотя и маленького роста, шутка Э. Володарского) Модест в 1951 году написал одну из самых популярных и известных своих песен «У Черного моря». Специально для «Лёдички», то есть для Леонида Утесова и для одесситов, обожающих свой город, куда бы их ни забросила судьба.
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря явившийся мне
В цветущих акациях город,
В цветущих акациях город
У Чёрного моря.
В. Урсуляк использовал эту песню в телесериале «Ликвидация», но следует заметить, что по сценарию фильма действие происходит в 1946 году, на пять лет раньше, чем она написана, что ни в коем случае не испортило впечатления от замечательной работы одного из талантливейших современных кинорежиссеров.
С Л. Утесовым и руководимым им Государственным оркестром РСФСР связано и имя одного из самых популярных артистов эстрады Евгения Петросяна, выходившего на сцену вместе с мэтром с 1964 по 1969 год в качестве конферансье. Мы познакомились позднее, в середине семидесятых. Женя уже тогда поражал эрудицией в различных областях, дисциплиной ума, точностью выражения мысли. Его библиофильские увлечения и интерес к живописи наглядно показали мне возможности настоящего, увлеченного коллекционера-исследователя. А спутница жизни и партнер на сцене Лена Степаненко, яркая и талантливая, удивительно музыкальная актриса с невероятно позитивной энергетикой, стала надежным другом нашей семьи и крестной внуков.
Леонид Утесов, Модест Табачников, Ростислав Плятт. Передача «Театральные встречи»
«Одессит Мишка». В. Дыховичный
Другой друг отца, поэт Владимир Дыховичный, был обаятельным, веселым и спортивным человеком, с которым они написали песню «Одессит Мишка»:
Ты одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда.
Это в полной мере относилось и к его характеру.
Владимир и его жена, в прошлом балерина, очаровательная Саша, как ее называли друзья, Александра Дыховичная, пустили нас к себе во времянку, пока шла постройка нашей дачи. Владимир Абрамович – советский «денди», нравившийся женщинам и умевший дружить по-настоящему, к величайшему сожалению, очень рано ушел из жизни – в 1963 году.
Иван Дыховичный, с которым мы в детстве тесно общались, написал о своем отце очень точно:
«Никогда не сдавался. В день смерти Сталина пошел кататься на лыжах на глазах у всего дома. Мама бежала за ним по лестнице с криком: “Что ты делаешь? Ты нас погубишь”. Он повернулся к ней в ярком свитере и с лыжами на плечах: “Я его ненавижу, ненавидел и буду ненавидеть”. Я слышал, как захлопнулась дверь нашего подъезда. Он вышел во двор. А мама осталась на лестнице со мной на ступеньках и громко зарыдала.
Его осуждали, что он одевался с иголочки. Называли космополитом. Обвиняли во всех грехах. В отличие от многих он не вступал в партию. Не выступал с осуждением своих коллег. Его не печатали. Клали фильмы, сделанные по его сценариям, на полку. Закрывали спектакли. Мы сдавали вещи в ломбард. А у него был вид денди».
Володя с Модестом, выпивая водочку под грибочки и восседая за деревянным столом в тени деревьев, устраивали великолепные импровизированные концерты при поддержке соавтора и соседа по даче Мориса Слободского, с которым они написали множество популярных песен, интермедий, водевилей, эстрадных программ для любимцев эстрады тех лет: М. Мироновой и А. Менакера, также соседей по даче, и А. Шурова с Н. Рыкуниным.
Орнитолог и кинолог в одном лице
С детских лет Модест с вниманием относился к различным живым существам от птичек до собак, причем и тех и других очеловечивал по мере сил. Вспомнить только скворечник около нашей дачи на Красной Пахре, повешенный отцом. Прилетел скворец, принес червячка и кормит птенцов. Отец объясняет: мама-скворец отправила папу-скворца за пищей, и тот, конечно, понимает, что это его долг, отказать не может. Дальше – больше и в том же духе о взаимоотношениях в скворцовой семье.
На протяжении многих лет какие только собаки не побывали в нашем доме и на даче: от карликового доберман-пинчера до беспородной собачки, подаренной клоуном Борисом Вяткиным от