его знаменитой Манюни, которую Моня выкармливал через соску и на специальной подушечке держал в семейной постели. Особенно стервозным характером отличилась болонка, которая постоянно скалилась и лаяла по любому поводу и без. Но собачьи идиллии заканчивались на редкость быстро. Так, болонка недели через две, искупавшись в ванной, отвергла полотенце и высушивание, примчалась с лаем и визгом в гостиную, впрыгнула на диван красного дерева, стала отряхиваться, брызги полетели на картины и мебель… Кокер-спаниель с проникновенным взглядом, названный Мусиком, занимал место около рояля, где рядом с пюпитром и нотами располагалось блюдце с маленькими кусочками колбаски, нарезанными рукой композитора. Во время работы, держа в зубах карандаш, мурлыкая что-то и наигрывая одной рукой, Моня не забывал отрываться, глядя влюбленными глазами на песика, и кидать ломтик…

«Не соблюдая церемоний, тебе вручаю образ Мони». Дружеский шарж И. Игина. 1960

Вскоре мама находила искренних любителей животных, желавших получить собаку. На этой оптимистической ноте собаководство прекращалось.

Театральный композитор

Мама, исполненная кипучей энергией и творческими планами Модеста, не останавливала своей деятельности ни на минуту, создавая при этом приятную, хотя и «мещанскую», атмосферу. К каждому у нее находился свой подход. Хотя обращение ко всем, от сантехника до главного режиссера, звучало примерно так: «Солнце мое, радость моя, почему же ты не зашел вчера починить засор в толчке?» или «Не пришел после генеральной репетиции пообедать?» Все чувствовали себя в нашем доме как в собственном или намного лучше. Вкусно, душевно. Рита всегда устроит непринужденную встречу, не расскажет жене о любовнице и наоборот. Поэтому Георгий Товстоногов, Рубен Агамирзян, Игорь Владимиров – лучшие режиссеры Ленинграда – всегда проводили у нас львиную часть своего московского времени, останавливаясь в городе и на даче. Ну и, конечно, понимание Модестом театра и творческая дружба с ним занимали не последнее место в их желании коротать время у нас, а не в гостинице. И как результат, создавалась прекрасная музыка, находившая дорогу в лучшие ленинградские спектакли: «Четвертый», «Иркутская история», «Шестой этаж», «Божественная комедия». Актеры ленинградских театров также часто гостили у нас: Зина Шарко, Ефим Копелян, неподражаемый Евгений Лебедев, которому Модест показал, как одесский алкоголик из его довоенной жизни пьет водку, держа стакан трясущимися руками, используя полотенце, переброшенное через шею, чтобы руки не дрожали. У Е. Лебедева этот отточенный до гротеска номер в спектакле «Энергичные люди» всегда вызывал бурю оваций в зрительном зале.

Одним словом, как говорила Фаина Раневская, «Под каждым павлиньим хвостом скрывается обыкновенная куриная жопка. Меньше пафоса, друзья!» С пафосом боролись как могли…

Модест Табачников, Георгий Товстоногов. У нас дома, работа над спектаклем «Иркутская история» по пьесе Алексея Арбузова в БДТ. 1960

Актер Олег Борисов приехал из Киева, и Георгий Товстоногов, поговорив с ним у нас на даче, позвал к себе в театр на просмотр, а позднее пригласил работать. В 1964 году Борисов окончательно перешел в труппу Ленинградского Большого драматического театра имени Горького, где под руководством Товстоногова актер создал яркие, запоминающиеся образы, например принц Гарри в «Короле Генрихе IV» У. Шекспира, Григорий Мелехов в «Тихом Доне» по М. Шолохову, Сиплый в «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского.

Однако пора вернуться к строительству. Мама договорилась с прорабом, и он нашел работяг. Она же выполняла роль главного архитектора и руководила процессом строительства. Восседая с термосом под тентом на участке, где заканчивали укладку фундамента, Рита отдавала приказы тоном полководца. Не прошло и нескольких месяцев, как на веранде метров сорока, где стояло пианино, справляли новоселье: пел куплеты, танцуя, Андрей Миронов с папой Александром Менакером, исполняли песни Модеста Людмила Гурченко и Марк Бернес. Но шло время, уходили владельцы дач в другой мир или менялись их жизненные обстоятельства. Не прошли годы и события и мимо нас.

От замоскворецкого уличного хулигана до классика кинематографа. Эдуард Володарский

Последняя муза Кирсанова красавица Люся (Людмила Лукина) продала дачу после смерти мужа одному из самых талантливых и плодовитых сценаристов советского кино, непредсказуемому во всех отношениях Эдуарду Володарскому, по сценариям которого были сняты фильмы, ставшие любимыми и знаменитыми: «Проверка на дорогах», «Свой среди чужих…», «Мой друг Иван Лапшин» и многие другие.

Эдуард писал о себе так. «Я кидался в драку по любому поводу. Если мне казалось, что обидели или меня, или моего друга, то разницы не было большой, мужик передо мной сильный ли, слабый. Мне часто доставалось».

Завидев меня из-за забора, Э. В. кричал, приглашая зайти: «Медицина! Медицина, сделай милость, раздели одиночество, махнем по маленькой». Эдик редко болел. Не любил жаловаться на здоровье и обращаться к врачам. Если что-то беспокоило, то было одно лекарство, проверенное годами: «Надо рюмочку водки выпить – и все пройдет!» Со своей женой Фаридой Володарский познакомился еще в институте. Вместе они прожили более 40 лет, любили и понимали друг друга, но детей у них не было. Зато в доме всегда лаяли любимые собаки. Все это, однако, не мешало уходить Эдуарду в недельные запои, со скандалами, криками, воплями. Модест по этому поводу читал четверостишие запрещенного тогда поэта Игоря Холина из лирического цикла «Барачная лирика»:

Обозвала его заразой,

и он, как зверь, за эту фразу

подбил ей сразу оба глаза.

Она простила, но не сразу.

О том, что стих запрещен, и о том, что это Холин, я тогда и понятия не имел.

Когда начался роман Марины Влади и Владимира Высоцкого, то Э. Я. без всяких разрешений на строительство дал возможность другу построить небольшой красивый домик на своем участке. Потом Владимир ушел из жизни, отношения с Володарскими у Марины испортились. Она якобы настоятельно потребовала выделения себе участка со своим домом и обращалась с этим в московское правительство. Э. Я. высказался в свойственном ему грубом тоне, и актриса обиделась. В результате семья Володарских попросила сыновей Высоцкого разобрать дом и увезти его, что и свершилось незамедлительно.

В девяностых годах мы с женой приехали из Германии навестить маму. И услышали от нее и соседей занимательную историю, как Э. Я. решил исправить конфигурацию своего земельного владения. Выбрал время, когда старушка-соседка, то есть моя мама, отсутствовала, и перенес свой забор подальше от своего дома и поближе к нашему. Мама ничего сначала не заметила или не обратила внимания (зелень как зелень, яблони как яблони) – где они, до забора или за забором.