– А подробней Наташка не рассказывала. Это надо Янку спросить.

* * *

– Вот эта тетрадочка называется «Книга происшествий», или кратко – «КП», – потрясая объемистым гроссбухом, важно пояснял усатый капитан, дежурный по отделению Иван Никанорович Глоткин. – Тут все серьезное регистрируется, а всякая прочая мелочь – в «Журнале учета информации», в «ЖУИ», – вот здесь вот.

Дежурный кивнул на потрепанную амбарную книгу и продолжал:

– Срок рассмотрения «КП» – три дня, максимум десять, согласно уголовно-процессуальному кодексу… По «ЖУИ» можно и месяц отрабатывать – нарушения не будет… А что вы ничего не записываете, товарищ журналист?

Левушкин смущенно улыбнулся:

– Просто я вас внимательно слушаю, товарищ капитан. А записывать потом буду.

– А-а, ну если так…

– И, если возможно, зовите меня просто Николай. Без всех этих церемоний.

– Тогда и я не «товарищ капитан», а Никанорыч или Иван Никанорыч.

– Договорились!

– Вы, если что непонятно, спрашивайте, – растопорщил усы дежурный. – Все поясню. Это вот у нас рация. Сейчас с патрулем свяжемся!

Нажав на пульте какую-то кнопку, Иван Никанорович взял микрофон:

– Настурция! Гладиолусу ответь! Настурция, ответь Гладиолусу!

Вместо ответа в динамике послышались треск и шипение…

– Да чтоб тебя!

Дежурный треснул по пульту ладонью.

– Настурция! Гладиолусу ответь!

– Московское время пятнадцать часов! – с удовольствием и очень чисто отозвался голос в динамике. – В Ашхабаде – семнадцать, в Караганде восемнадцать…

– Ну, не совсем еще у нас хорошо со связью, – хмыкнув, выключил рацию капитан. – А в таких случаях что? Наряд отзванивается по телефону. Примерно раз в час. О, слышите?

Послышался резкий звонок, и на пульте замигала красная лампочка. Капитан взял трубку:

– Слушаю, милиция, дежурный! Что-что… Какие еще девочки? Кто-кто приставал? А вы-то кто? Мама… Чья мама? Фамилия, говорю, как? Слушайте, вы в отделение не сможете подойти? Да хоть сейчас прямо… Вот и славно. Прямо в дежурку и подходите, а там поглядим…

Положив трубку, Никанорыч снял фуражку и вытер платком обширную лысину:

– Ни черта не понять! Кто-то каких-то девочек на озере обижал… Ладно, сейчас придут – разберемся… Ну что, Николай, интересно?

– Интересно, да! – снова улыбнулся корреспондент. – Мне можно будет присутствовать? И пару снимков сделать?

– Присутствовать, конечно же, можно, а вот насчет поснимать… – Дежурный покосился на висевший на груди Левушкина фотоаппарат в светло-коричневом кожаном футляре. – Это хорошо бы уточнить у начальства… Сейчас…

Капитан потянулся к телефону внутренней связи…

– Товарищ капитан! Игнат Степанович, тут такое дело…

– Хороший аппарат – «Зоркий-4», – расчехлив камеру, похвастался журналист.

– Можно! – Иван Никанорыч повесил трубку и снова протер платком лысину. – Снимайте на здоровье! Начальник разрешил. Только потом все снимки ему покажете.

– Это само собой!

Обрадованный Левушкин тут же клацнул затвором и сделал первый кадр: заснял дежурного за пультом.

– Прям заголовок вижу – «Они стерегут наш покой»! А? Как вам, Иван Никанорович?

– Нормально, чего ж… Вы еще отделение снаружи снимите – там березки, красиво…

– Так отделение-то я уже сфотографировал, Иван Никанорович… Это у вас для задержанных камеры?

– Они самые, – покивал капитан. – Поясню только – для административно задержанных. Для всяких пьяниц да дебоширов. По следственным-то делам мы здесь не имеем права держать. Тех в Тянск отвозим. Хотя, конечно, как прокуратура распорядится. В исключительных случаях может и разрешить. Так сказать, в интересах следственных действий… Понятно пока все?

– Да-да! Вы очень интересно рассказываете, Иван Никанорович. В литературный кружок в детстве, часом, не ходили?

Дежурный громко расхохотался и снова вытащил платок.

– Нет, в литературный не ходил, скажете тоже! Ходил на борьбу и еще в лыжную секцию.

– О! Я тоже иногда люблю на лыжах походить. Этакая, знаете, зимняя красота. Мороз и солнце – день чудесный…

* * *

– Здравствуйте! Можно войти-то да-ак?

За стойкой дежурки вдруг возникла женщина лет сорока, в темном пиджачке поверх длинного цветастого платья. За женщиной виднелись две испуганные девчушки лет четырнадцати на вид, одна – пониже и поупитаннее, со светлыми косичками, в светлом летнем платьице, вторая – повыше, худенькая, в синем хлопковом сарафане поверх белой блузки.

– Ну, что встали, гражданочка? Слушаю вас.

– Я Харитонова Лукерья… Я звонила недавно да-ак…

– А! – Иван Никанорович надел фуражку. – Так это, значит, вы.

– Я, ага… И это вот девочки. Которые…

– Та-ак… – Искоса глянув на журналиста, дежурный задумался, забормотал себе под нос: – Участковый на выезде… опер вообще в Тянске… Помощник вечером только выйдет… Придется самим… Ладно! Значит, гражданка Харитонова… – Сдвинув на затылок фуражку, Иван Никанорович вытащил из ящика стола листок бумаги и авторучку. Слава богу, чернил в ней пока хватало… ну не пером же писать, не солидно как-то!

– Имя-отчество ваше как? Паспорт при себе имеете?

– Лукерья Васильевна я… Харитонова. А паспорта нет – из колхоза мы, тутоку, в Озерске, недавно… Вот…

Заявительница протянула свидетельство о рождении.

– Что же, сойдет и это… Документ!

Объявленная партией и правительством вот уже несколько лет назад всеобщая паспортизация населения до дальних деревень как-то еще не добралась, у многих паспортов не было вовсе, их вполне заменяло свидетельство о рождении, документ сей принимался везде без всяких проблем…

– Пожалуйста, получите, – переписав установочные данные, дежурный вернул свидетельство хозяйке. – Ну что же… Рассказывайте, что там у вас случилось?

Рассказ гражданки Харитоновой вышел настолько интересным и захватывающим, что Левушкин и думать забыл про фотоаппарат, так заслушался! Так и было что слушать.

В кратком изложении история заключалась в следующем. Утром, часиков в десять, две школьницы – пухленькая Аня Харитонова и ее подружка, худенькая, Марина – решили пойти купаться на дальний пляж. Шли себе, шли, никого не трогали, как вдруг в районе ОРСа на них напал некий неустановленный пока что мужчина! Даже разорвал сарафан… платье…

И вдобавок нецензурно ругался – Харитонова сказала как…

– Прямо так и ругался? – уточнил дотошный капитан.

Кивнув, заявительница оглянулась на девчонок:

– Прямо так! Скажи, Анька! Да не бойся, можно…

– Дак что говорить-то? – Аня шмыгнула носом. – Изругал всех, а потом на Маринку налетел. Она бежать… он сарафан на ней разорвал, а на мне платье…

– А ну, девки, повернитесь-ка! – повелела Лукерья. – Пусть товарищ милицанер увидит!

Переглянувшись, девчушки дружно повернулись… Дежурный крякнул. И впрямь, подол платья на Ане был разорван сзади по самое некуда, у Марины же лямки от сарафана едва держались, и не осталось ни одной пуговицы…

– Однако! – покачал головой капитан. – Интересно, кто ж это вас? Узнать сможете?

– А чего его узнавать-то? – гражданка Харитонова уперла руки в бока. – Лутоня этот, дурачина стоеросовая! Давно ему в психушку пора. А то, ишь, взял моду…

– Ах, Луто-оня… – Иван Никифорыч облегченно выдохнул. – Точно он?

– Он, он, собака поганая!