ничем не отличаются от женщин в этом отношении. Чем больше организация, тем ниже в ней мораль. Вожак одного крупного религиозного движения, будучи уличен во лжи, воскликнул: «Ради Христа можно все – даже лгать»[181].

1316 Народ, то бишь крупнейшая организованная группа, с психологической точки зрения представляет собой неуклюжего, глупого и аморального монстра, вроде огромных древних ящеров с крохотным мозгом. Народ не внемлет разумным доводам, он внушаем, словно истеричные больные, инфантилен и капризен, он – беспомощная жертва собственных эмоций. Он готов вовлекаться в любое мошенничество, соблазняясь громкими лозунгами; он поразительно глуп, жаден, безрассуден и склонен к слепому буйству, как внезапно пробужденный ото сна носорог. Народ упорно держится за всякую ерунду, за эмоции и обиды, за всяческие предрассудки, совершенно необъяснимые психологически, и готов попадать в ловушки самых дешевых и очевидных уловок. Бо`льшую часть времени народ живет в мечтах и примитивных иллюзиях, обыкновенно маскирующихся под очередной «-изм». Пока существует возможность мирно пастись на лугу, народ безучастен, безвреден. А вот когда еды становится мало, когда люди начинают перемещаться и вторгаться на соседние территории, народ прибегает к насилию. Народ нельзя убедить в том, что за многие тысячи лет человечество разработало иные, гораздо лучшие способы взаимодействия, – даже в том, что по отдельности индивидуумы из этого народа верят в разум и справедливость.

1317 Монструозным группам свойственна естественная склонность выдвигать вожаков. При этом за вожаком всегда стоит группа внутри общей группы – более алчная и съедающая больше прочих. А поскольку все алчные монстры завистливы, они избавляются от своих вожаков и принимаются рассуждать о демократии, при которой, мол, никто не правит и никто не подчиняется. Логика этой процедуры сильно напоминает историю человека, оказавшегося на необитаемом острове. Первым делом он совершает акт государственной мудрости – заявляет, что установил демократию, и отныне, следовательно, чувствует себя полностью свободным в распоряжении своими политическими правами.

1318 Но даже групповое существо вынуждено признавать, что в условиях демократии мы сталкиваемся с удивительно неразумными ограничениями свободы, налагаемыми на каждого вольного и самостоятельного гражданина; эти ограничения вводит незримое, совершенно легендарное существо, именуемое государством. Когда монструозная группа впервые называет себя «демократией», она, конечно, не думает, будто прежний правитель, успешно низвергнутый, превращается в призрака. Но именно так и происходит – он превращается в государство.

1319 Государство представляет собой с точки зрения психологии зеркальное отражение монстра демократии. Народ всегда ведет себя как единое целое, следовательно, любое государство настолько хорошо, насколько хорош отдельный человек. Однако данный «человек» располагает неограниченными средствами, он требовательнее любого тирана, он бесконечно жаден и биологически опасен. Государство не похоже на римского цезаря, порабощающего простолюдинов-военнопленных; оно угнетает наиболее жизнеспособных и наиболее одаренных граждан, делает их рабами ради собственных расточительных целей. Ему неведомо, что энергия полезна только тогда, когда ее накоплено достаточно. Энергия государства – деньги. Оно отбирает все тщательно подготовленные и изученные скопления этой энергии и рассеивает последнюю совершенно впустую, вызывая тем самым искусственную энтропию.

1320 Пожалуй, слово «демократия» было подходящим обозначением лишь на заре существования государства-призрака. Чтобы поддержать беспредельно честолюбивые устремления этого призрака, понадобилось придумать сразу два новых «-изма» – социализм и коммунизм. Они чрезвычайно усиливают ультрадемократический характер государства: человек на необитаемом острове теперь строит коммунистическую социал-демократию. Заодно с насаждением этих иллюзий начинает применяться еще одна полезная процедура – извлечение денег; в ближайшем будущем она сделает все сбережения, по сути, мнимыми – наряду с культурной преемственностью, они должны обеспечиваться заботами индивидуумов. Государство берет на себя ответствен– ность и порабощает каждого гражданина в соответствии со своими нелепыми схемами. Все осуществляется посредством мер, которые называют инфляцией и девальвацией (а теперь еще и «разводнением»[182], которое не следует путать с непопулярной «инфляцией»). Ныне принято говорить о разводнении, и только глупцы не способны углядеть разительное его отличие от инфляции. Ценность денег быстро ослабляется стараниями государства. Деньги стали бумажками, и все убеждают друг друга, что эти маленькие клочки бумаги чего-то стоят, ведь так утверждает государство.

1321 Я вовсе не уверен в том, что описываю реальную, а не вымышленную картину. Не знаю точно, что пошло не так, но меня преследует стойкое и крайне неприятное ощущение, что все плохо и с каждым днем становится хуже. Еще я уверен, что отнюдь не единственный испытываю это странное чувство. Сотни людей, полагаю, сегодня утратили уверенность в том, что события развиваются в правильном направлении. Будучи групповыми существами, все мы одинаково растеряны, но вот как индивидуумы можем применять наши психиатрические знания в той мере, в какой они, по-видимому, соответствуют своеобразной симптоматике нашей смутной эпохи.

1322 Как уже упоминалось, интересующие нас симптомы выявляются главным образом у тех народов, которые сильнее всего пострадали от войны. Возьмем, к примеру, Германию. Еще в 1918 году я опубликовал статью[183], в которой обращал внимание современников на поразительное развитие немецкой части коллективного бессознательного. Я сумел уловить ряд коллективных грез немецкого народа и убедился в том, что вижу признаки национального регресса, сходного с регрессией напуганного и беспомощного индивидуума, который сначала впадает в инфантильность, а затем становится примитивным или архаичным человеком. Я замечал отчетливые признаки рождения «белокурой бестии» Ницше и осознавал возможные последствия этого события. Я не сомневался в том, что христианству будет брошен вызов, а евреев постараются привлечь к ответственности. Поэтому я попытался затеять дискуссию и предотвратить неизбежную жестокость грядущего бессознательного взрыва; увы, последующие события слишком ясно показали, что эти усилия были тщетными. Вряд ли нужно уточнять, что меня попросту не услышали. Туман военной психологии лежал слишком плотно и густо.

1323 Германия первой среди европейских стран приобщилась к чудесам, творимым призраком демократии, то бишь государством. На глазах немцев их деньги обесценивались и увеличивались до астрономических размеров, а затем полностью испарились. Германия на себе испытала все те прелести, которые призраки других демократий пытаются воспроизвести снова и снова, будто на замедленной картинке, в надежде, что никто не заметит этого явного надувательства. Германию хорошенько оглоушили, и ей было не до шуток. Весь образованный средний класс полностью разорился, зато государство возобладало, во всем блеске «-изма» боевой раскраски. Страна впала в крайнюю нищету и остро ощущала свою уязвимость, а население охватила волна паники. У индивидуума мы говорили бы о симптомах близкого распада личности. Они чреваты проявлением архаического материала, или архетипов, которые объединяют и индивидуумов, и целые народы. Тут присутствует некое целеполагание: создается сила на месте прежней слабости, убежденность вытесняет сомнения, а смелость замещает