из печи, лепешки, соломенные сандалии. Тут же предлагали свои услуги переписчики, гадатели, рядом побирались нищие, продавали снадобья для поддержания мужской силы, водили дрессированных обезьянок, били в малый гонг торговцы солодовым сахаром, можно было купить фигурные леденцы, глиняных кукол, тут же рассказывали историю про У Суна под аккомпанемент трещоток в форме уток-мандаринок, торговали душистым луком, огурцами и чесноком, частыми гребнями для волос, мундштуками для трубок, вермишелью из бобового крахмала, крысиным ядом, персиками и даже детьми – имелась специальная «детская ярмарка», где у детей, выставленных на продажу, в воротник вставлены были пучки соломы. Черный мул то и дело вскидывал голову, звеня железными удилами. Дядя Лохань беспокоился, чтобы мул не наступил ни на кого, и предупреждал всех криком. Время близилось к полудню, солнце припекало нещадно, он вспотел, нанковая куртка промокла насквозь.

Лю Лохань увидел начальника уезда Цао на курином рынке.

У Цао было красное лицо, глаза навыкате и квадратный рот, над которым росли тонкие усики. Он был одет в темно-синюю суньятсеновку[63], на голове шляпа европейского кроя кофейного цвета, в руках трость. Цао как раз разрешал спор, кругом собралась толпа зевак, и Лю Лохань не рискнул подойти, а вместе с мулом встал позади толпы. Множество голов загораживали обзор и не давали увидеть, что же происходит. Тут дядю Лоханя осенила блестящая идея, он запрыгнул на мула, заняв тем самым выгодную позицию, и теперь ему было отлично все видно.

Начальник уезда Цао был высокого роста, рядом с ним стоял какой-то низенький нахал. Дядя Лохань догадался, что это и есть тот самый господин Янь, о котором говорил солдат. Перед Цао Мэнцзю, обливаясь потом, стояли два мужчины и одна женщина. У женщины по лицу тек не только пот, но и слезы, а у ее ног сидела жирная старая курица.

– Господин Неподкупный, – обливалась слезами женщина, – у моей свекрови маточное кровотечение, денег на лекарства нет, хотели продать эту старую несушку… А он говорит, что курица его…

– Курица моя! Эта женщина врет! Если господин начальник мне не верит, то мой сосед подтвердит.

Глава уезда Цао ткнул пальцем в мужика в круглой шапочке:

– Можешь подтвердить?

– Господин начальник уезда, я – сосед У Третьего, эта курица каждый день забегала к нам во двор и клевала зерно, которое мы давали своим курам. Жена была недовольна!

У женщины задергалось лицо, она не могла вымолвить ни слова, закрыла лицо руками и громко разрыдалась.

Глава уезда Цао снял шляпу, покрутил на среднем пальце и снова надел, затем спросил У Третьего:

– Чем ты сегодня кормил своих кур?

У Третий повращал глазами и ответил:

– Мякиной и отрубями.

Его низкорослый сосед закивал:

– Это правда, я заходил к нему одолжить топор и лично видел, как его жена мешала корм для кур.

Глава уезда Цао спросил плачущую женщину:

– Не реви, лучше ответь, чем ты сегодня кормила свою курицу?

Женщина, всхлипывая, ответила:

– Гаоляном.

Цао Мэнцзю приказал:

– Сяо[64] Ян, убей курицу!

Сяо Ян ловким движением разрезал курице зоб, надавил пальцами, и оттуда посыпались липкие семена гаоляна.

Глава уезда Цао хохотнул и сказал:

– Ну что, ловкач У Третий, курицу убили из-за тебя, плати! Три серебряных!

У Третий смертельно перепугался, вытащил два серебряных юаня и двадцать медяков.

– Господин глава уезда, у меня с собой больше нет!

– Сделаем тебе скидку!

Цао Мэнцзю отдал серебряные юани и медяки женщине. Та сказала:

– Господин начальник, курица столько не стоила, мне лишнего не нужно!

Цао Мэнцзю прижал руки ко лбу в знак благодарности.

– Добрая великодушная женщина, Цао Мэнцзю перед тобой преклоняется!

Он соединил ноги вместе, снял шляпу и поклонился женщине в пояс.

Женщина остолбенела, беспомощно глядя на Цао Мэнцзю полными слез глазами, а потом опомнилась и упала на колени, без конца повторяя:

– Неподкупный! Неподкупный!

Цао Мэнцзю дотронулся тростью до плеча женщины:

– Вставай, вставай!

Женщина встала, а Цао Мэнцзю сказал:

– Ты сама в лохмотьях и, судя по виду, недоедаешь, но пришла в город продать курицу, чтобы купить лекарства для свекрови. Определенно ты почтительная к старшим сноха, а я больше всего уважаю это качество и четко понимаю, за что награждать, а за что карать. Быстрее бери деньги и возвращайся домой лечить свекровь, курицу тоже забирай, ощипай, выпотроши и свари свекрови.

Женщина взяла деньги и курицу и ушла, рассыпаясь в благодарностях.

У Третий, который собирался обманом заполучить курицу, и его лжесвидетельствовавший сосед в круглой шапочке дрожали на солнцепеке мелкой дрожью.

Цао Мэнцзю велел:

– Ну что, хитрец, снимай-ка штаны!

У Третий устыдился и не подчинился.

Цао Мэнцзю сказал:

– А посреди бела дня грабить честную женщину не стыдно? Ты знаешь, сколько стоит один цзинь стыда? Снимай штаны!

У Третий послушался.

Цао Мэнцзю снял одну туфлю и кинул ее Сяо Яню со словами:

– Двести ударов, распредели поровну, по заду и по лицу!

Сяо Янь подобрал матерчатую туфлю с толстой подошвой, потом пнул У Третьего так, что тот упал, прицелился в его поднятый к небу зад, всыпал пятьдесят ударов по левой стороне, потом столько же по правой; У Третий плакал от боли, звал отца и мать, молил о пощаде, зад опух прямо на глазах. Затем пришла очередь бить по лицу: пятьдесят ударов по левой щеке, потом пятьдесят по правой. У Третий даже кричать перестал.

Цао Мэнцзю ткнул тростью У Третьего в лоб и спросил:

– Ну что, хитрец, будешь еще безобразничать?

У виновника щеки опухли так, что рот открывался с трудом, он просто без конца кланялся начальнику уезда в ноги.

– Теперь ты! – Цао Мэнцзю ткнул пальцем в лжесвидетеля. – Ты обманываешь, подхалимничаешь и подлизываешься. Такие люди самые бесстыжие на всем белом свете, я тебя вообще-то бить не хочу, боюсь об твой зад испачкать свою подошву. Устроим тебе сладкую жизнь! Придется тебе еще раз вылизать зад богача. Сяо Янь, сходи-ка купи меду.

Сяо Янь собрался протиснуться сквозь толпу, но зеваки в тот же момент расступились. Лжесвидетель упал на колена и так рьяно отбивал поклоны, что маленькая круглая шапочка слетела.

Цао Мэнцзю приказал:

– Вставай, вставай, вставай! Я тебя не бью, не штрафую, мед тебе покупаю, а ты еще пощады просишь?

Вернулся Сяо Янь с медом. Цао Мэнцзю показал на У Третьего:

– Намажь ему зад!

Сяо Янь перевернул У Третьего, нашел какой-то обломок деревянной доски и равномерным слоем намазал мед на опухшую задницу.

Цао Мэнцзю приказал лжесвидетелю:

– Лижи! Ты же хотел подлизаться! Давай!

Лжесвидетель, с шумом отбивая поклоны, закричал:

– Господин начальник уезда, я больше не буду…

Цао Мэнцзю велел:

– Ну-ка, Сяо Янь, приготовь подошву, всыпь-ка ему, что есть мочи.

Лжесвидетель запричитал:

– Не бейте, не бейте, я буду лизать!

Он встал на колени рядом с задом У Третьего, высунул язык и начал слизывать клейкий мед, который тянулся за языком тоненькими прозрачными нитями.

На лицах окружающих проступил горячий пот, а выражения их не поддаются описанию.

Лжесвидетель облизывал зад У Третьего, то быстрее, то медленнее, прерываясь, поскольку его тошнило, и в итоге вылизал начисто.

Цао Мэнцзю, увидев это, гаркнул:

– Хватит, скотина!

Лжесвидетель натянул себе куртку на голову, лег ничком и не поднимался.

Цао Мэнцзю вместе с Сяо Янем собрались было уходить, но дядя Лохань, воспользовавшись случаем, спрыгнул с мула и громок крикнул:

– Господин Неподкупный! Я пришел с жалобой…

6

Только бабушка собиралась спешиться, как ее остановил крик деревенского старосты Шаня Пять обезьян:

– Молодая госпожа, не слезайте с осла, вас хочет видеть глава уезда!

Два солдата с винтовками – один справа, другой слева – повели бабушку под конвоем до излучины на западном краю деревни. У прадеда от страха свело судорогой икры, он сначала даже идти не мог. Тогда один из солдат ткнул его в спину прикладом винтовки, судорога в икрах прошла, и он потрусил за осликом.