class="p1">Начальник уезда Цао приказал выловить трупы. Работники винокурни сбегали за длинным шестом, на который прикрепили железный крюк. Дядя Лохань крюком цеплял трупы за ляжки – когда крюк вошел в тело, раздался такой неприятный звук, что присутствующие аж скривились, словно съели кислый абрикос, – и аккуратно подтаскивал к берегу.

Ослик поднял голову и заревел.

Дядя Лохань спросил:

– Госпожа, что теперь делать?

Бабушка немного подумала и сказала:

– Отправь работников винокурни в лавку купить два дешевых деревянных гроба, чтоб побыстрее их похоронить. Выберите место для могилы, чем быстрее, тем лучше. Когда закончишь, приходи на западный двор, мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

– Слушаюсь, госпожа, – почтительно ответил дядя Лохань.

Он же уложил хозяев в гробы и с десятком работников похоронил их в гаоляновом поле. Все трудились споро, но молча. Когда они закончили, солнце уже было на западе. Вороны кружили в небе над могилой, их крылья отливали фиолетовым. Дядя Лохань сказал:

– Братья, вернемся – ждите от меня сигнала и поменьше болтайте.

Дядя Лохань прошел через двор, чтобы выслушать указания моей бабушки. Она сидела, скрестив ноги, на одеяле, которое сняла со спины ослика. Прадедушка принес охапку соломы и кормил его.

Дядя Лохань сообщил:

– Госпожа, мы закончили. Это ключи, которые носил при себе старый хозяин.

Бабушка сказала:

– Оставь их пока у себя. Скажи мне, а в этой деревне продают баоцзы[68]?

– Продают.

– Тогда сходи и купи две решетки баоцзы, раздай работникам, а когда поедят, то приведи их сюда. И принеси еще двадцать баоцзы.

Дядя Лохань принес двадцать баоцзы, завернутых в лотосовые листья. Бабушка забрала их у него и сказала:

– Иди в восточный двор и вели побыстрее покончить с едой.

Дядя Лохань, поддакивая, попятился задом.

Бабушка положила баоцзы перед прадедушкой и велела:

– Съешь в дороге!

– Девяточка, ты ж моя родная доченька!

– Убирайся и хватит болтать!

Прадед разозлился:

– Я твой родной отец!

– Не отец ты мне, с сегодняшнего дня чтоб ноги твоей здесь не было!

– Я твой отец!

– Мой отец – начальник уезда Цао, ты не слышал?

– Так не бывает, чтоб ради нового отца забыть старого! Нам с твоей матерью нелегко было тебя растить!

Бабушка швырнула завернутые в лотосовые листья баоцзы ему в лицо. Горячие пирожки ударили по лбу и щекам словно осколки разорвавшейся гранаты.

Прадед вышел за ворота, таща за собой ослика и ругаясь на чем свет стоит:

– Ах ты, девка ублюдочная! Родства не признающая! Я пойду в управу на тебя жаловаться, скажу, что ты забыла о верности и дочерней почтительности! Сообщу, что ты спуталась с разбойником и убила собственного мужа…

Под звуки его ругани, которые постепенно затихали вдали, дядя Лохань привел во двор тринадцать работников.

Бабушка подняла руку, поправила челку, потом одернула подол и без уверток сказала:

– Вам пришлось потрудиться! Я молода, только-только начинаю сама вести хозяйство, еще пока плохо во всем разбираюсь, мне потребуется ваша помощь. Дядя Лохань, ты служил нашей семье верой и правдой больше десяти лет, с сегодняшнего дня ты будешь заведовать винокурней. Теперь, когда старый и молодой хозяева покинули нас, надо очистить стол и накрыть по-новому. В управе мой названый отец, мы не станем обижать наших братьев из зеленого леса, с односельчанами и заезжими торговцами тоже будем обращаться справедливо, так что с уверенностью заявляю, что торговля будет продолжаться. Завтра, послезавтра и послепослезавтра гасим огонь под котлами, помогите мне прибраться в доме, все вещи, которыми пользовались старый и молодой хозяева, сжечь, а что нельзя сжечь – закопать. Сегодня вечером пораньше ложитесь спать. Дядя Лохань, как ты считаешь, можно так сделать?

Дядя Лохань ответил:

– Сделаем все, как ты скажешь, госпожа.

– Может, кто не хочет тут работать? Держать не буду. Ежели кто считает, что я, женщина, ни на что не гожусь, то пусть ищет себе другого хозяина.

Работники переглянулись и ответили:

– Готовы трудиться на госпожу.

– Тогда расходимся.

Работники собрались во флигеле в восточном дворе и шушукались, обсуждая произошедшее, а дядя Лохань утихомирил их:

– Спать ложитесь! Завтра рано вставать!

Посреди ночи дядя Лохань встал, чтобы добавить мулам травы, и услышал, как бабушка плачет на западном дворе.

Наутро дядя Лохань встал пораньше и вышел за ворота, чтобы обойти усадьбу по кругу. Ворота западного двора были плотно закрыты, а во дворе тихо. Он вернулся в восточный двор, встал на высокую лавку и заглянул в западный двор: бабушка спала, сидя на ковре, прислонившись спиной к стене.

В следующие три дня все в доме Шаней перевернули вверх дном. Дядя Лохань и работники винокурни натерлись вином, вытащили во двор одеяла, постельные принадлежности, циновки с канов, кухонную утварь и всякую мелочовку, облили гаоляновым вином и подожгли, а золу закопали поглубже.

Когда освободили помещения, дядя Лохань поднес бабушке пиалу с гаоляновым вином, на дне которой лежали те самые медные ключи. Он сказал:

– Госпожа, ключи уже трижды прокипятили в вине.

Бабушка ответила:

– Дядюшка, пусть ключи останутся у тебя. Мое имущество – твое имущество.

Дядя Лохань так перепугался, что дар речи потерял, а бабушка продолжила:

– Дядюшка, сейчас не время отказываться. Сходи купи материи, надо все тут обустроить, найми людей, чтоб пошили постельное белье и сетки против насекомых. Не бойся тратить деньги. А еще вели работникам принести вина и облить все внутри и снаружи, каждый угол.

– Это сколько же вина нужно? – спросил дядя Лохань.

– Сколько нужно, столько и используйте.

Работники принесли на коромыслах несколько ведер вина и облили все вокруг. Бабушка стояла в винных парах, растянув губы в улыбке.

На эту масштабную дезинфекцию ушло девять чанов вина. Когда все облили, бабушка велела работникам взять новые тряпки, вымочить в вине и протереть все, что можно протереть, по несколько раз. После этого стены побелили известью, окна и двери покрасили, на кан постелили свежую солому, поверх новую циновку, обустроив новый мир.

По окончании работ бабушка выдала каждому из работников по три серебряных юаня.

Торговля вином под руководством бабушки и дяди Лоханя набирала обороты.

На десятый день после «большой дезинфекции» пары вина рассеялись, и приятно пахло свежей побелкой. Бабушка с легким сердцем отправилась в деревню и купила ножницы, красную бумагу, серебряные иголки, золотые нити и еще кучу женских штучек. Вернувшись домой, она забралась на кан и, повернувшись лицом к окнам, оклеенным новой белой бумагой, взяла ножницы и принялась вырезать бумажные узоры, чтобы наклеить на окна. У бабушки были золотые руки, в девичестве в родительском доме она очень часто занималась вырезанием из бумаги и вышиванием в компании девочек-соседок и зачастую превосходила их в мастерстве. Бабушка была видной мастерицей и внесла значительный вклад в развитие искусства вырезания из бумаги в нашем дунбэйском Гаоми.

В Гаоми рисунки из бумаги получаются ажурными, но без излишеств, в них воплощается полет фантазии и самобытный стиль.

Бабушка взяла ножницы и для начала вырезала из красной бумаги квадрат, а затем ее душу внезапно словно молния поразила тревога, и хотя она продолжала сидеть на кане, душа ее давно уже вылетела за окно и кружила над морем гаоляна, словно голубь… Бабушка с детства редко выходила за ворота и почти ни с кем не общалась, сидела взаперти, практически в изоляции. Когда она более или менее подросла, то по воле родителей второпях вышла замуж – что говорится, «родители решили, сваха познакомила». Но за последние десять с лишним дней все перевернулось с ног на голову, словно ветер поменял направление, дождь переворошил ряску, и на озере сплошь плавали поломанные листья лотоса да пара уточек-мандаринок. За эти десять с небольшим дней бабушкино сердце то купалось в меду, то погружалось в ледяную воду, то варилось в крутом кипятке, то вымачивалось в гаоляновом вине – оно обрело тысячу разных вкусов и покрылось десятью тысячами шрамов. Бабушка ждала чего-то, но сама не понимала чего. Она взяла ножницы, не зная, что бы вырезать, все ее