– Сейчас прямо и пойдем, прямо сейчас, только руку отпусти…

Бабушка отпустила руку начальника уезда, тот вытащил платок и утер пот с лица. Толпа ошарашенно наблюдала за происходящим во все глаза.

Цао Мэнцзю снял с себя шляпу, раскрутил на среднем пальце и, запинаясь, проговорил:

– Земляки, как начальник уезда я твердо нацелен запретить курение опиума и азартные игры и искоренить разбойников…

Не успел он договорить, как раздались три выстрела – пах-пах-пах! Три пули, вылетевшие из гаолянового поля позади низины, пробили его шляпу кофейного цвета в трех местах, из дырок пошел синий дым. Головной убор взлетел с пальца начальника уезда Цао, будто в него вселился злой дух, и приземлился, не переставая вращаться.

Следом за выстрелами в толпе раздался свист, и кто-то громко крикнул:

– Это Пестрошей! Три поклона Феникса!

Начальник уезда спрятался под стол и оттуда крикнул:

– Спокойствие!

Люди с громкими криками в панике бросились врассыпную, как дикие звери.

Сяо Янь отвязал вороную лошадку от ивы, вытащил из-под стола начальника уезда, усадил в седло и с силой поддал лошади подошвой по заду. Вороная лошадка распушила гриву, оттопырила хвост и умчалась прочь, словно струйка дыма, увозя с собой Цао Мэнцзю. Солдаты беспорядочно палили по гаоляновому полю, а потом словно пчелиный роль бросились вдогонку за своим начальником.

В излучине повисла странная тишина.

Бабушка с серьезным лицом, опираясь рукой о голову ослика, развернулась в том направлении, откуда прилетели пули. Прадедушка забрался под ослика, закрыл руками уши и сидел не шелохнувшись, а дядя Лохань замер на месте. От его одежды валил белый пар.

Поверхность воды в излучине была ровной, как точильный камень, белые лотосы раскрыли белые лепестки, словно вырезанные из слоновой кости.

Деревенский староста, у которого лицо после ударов подошвой опухло и превратилось в сплошной синяк, пронзительно заверещал:

– Отпусти меня, Пестрошей! Отпусти! Спаси меня!

Вслед за криком старосты снова раздались друг за другом три выстрела. Прямо у бабушки на глазах пули вонзились в затылок Шаня Пять обезьян. Три клока волос встали дыбом, и староста повалился лицом вперед, зачерпнув открытым ртом землю, а из затылка потекла сероватая жидкость.

Бабушка, не изменившись в лице, продолжала всматриваться в гаоляновое поле, откуда стреляли, словно бы чего-то ждала. Налетел порыв ветра, лотосы легонько раскачивались, вода в излучине пошла рябью, солнечные лучи преломлялись в ней. Половина ворон, сидевших на иве, слетела вниз на трупы отца и сына Шаней, вторая осталась на дереве, громко каркая. Ветер раздувал птичьи хвосты, мелькала синеватая кожа на гузках.

Из гаолянового поля вышел высокий здоровый парень, он обогнул кромку воды и приблизился. Одет здоровяк был в соломенный плащ до колена, на голове красовалась широкая коническая шляпа, сплетенная из стеблей гаоляна, покрытых слоем оранжевого тунгового масла. Завязки шляпы были изготовлены из зеленых стеклянных бусин. На шее был повязан черный шелковый шарф. Он приблизился к трупу старосты, посмотрел на него, а потом подошел к шляпе начальника уезда Цао, подобрал ее, повертел пару раз на стволе пистолета, а потом что есть сил подбросил, и шляпа, описав дугу, улетела в излучину.

Потом здоровяк уставился на мою бабушку, и та не отвела глаз.

– Шань Бяньлан спал с тобой? – спросил он.

– Спал, – ответила она.

– Черт побери… – выругался здоровяк, отвернулся и зашагал в гаолян.

У дяди Лоханя перед глазами все поплыло, на минуту он вообще перестал понимать, где находится.

На трупах хозяев сидели вороны, выклевывая глаза твердыми клювами стального цвета.

Дядя Лохань вспомнил, как вчера на ярмарке в Гаоми обратился с жалобой. Начальник уезда Цао проводил его в управу, там в зале горели свечи, царила сутолока и гомон. Присутствующие с хрустом грызли зеленую редьку. А с утра пораньше дядя Лохань на черном муле поехал обратно. Начальник уезда Цао оседлал вороную лошадку. За ним следовал Янь с двадцатью солдатами. До деревни они добрались уже после девяти часов. Начальник уезда осмотрел место происшествия, а потом велел деревенскому старосте собрать местных жителей и организовал людей, чтобы выловили тела.

Вода в излучине блестела, словно отполированная, и казалась такой глубокой, что дна не видать. Начальник уезда приказал Шаню Пять обезьян лезть в воду за трупами, но тот отбрехался, сказал, мол, плавать не умеет, а сам назад попятился. Дядя Лохань набрался смелости и вызвался:

– Господин начальник, это мои хозяева, давайте я их вытащу!

Дядя Лохань велел одному из работников винокурни сбегать и принести полбутылки гаолянового вина, чтобы натереться им перед тем, как сигануть в излучину. Вода была такой глубокой, что шест уходил целиком. Дядя Лохань задержал дыхание и прыгнул. Ноги погрузились в рыхлую теплую тину на дне. Он вслепую пошарил вокруг, но ничего не нашел, а потому всплыл, набрал полные легкие воздуха и нырнул поглубже, туда, где вода была прохладнее. Дядя Лохань открыл глаза, но перед ним была лишь желтая муть, а в ушах гудело. К нему в мутной воде подплыл какой-то большой предмет, дядя Лохань протянул руки и почувствовал боль, словно в пальцы ужалила пчела. Он вскрикнул и наглотался воды, пропахшей кровью. Дядя Лохань наплевал на все на свете, начал что есть силы бить руками и ногами, всплыл на поверхность, добрался до берега и уселся на землю, пытаясь отдышаться.

– Нашел? – спросил начальник уезда.

– Н-н-нет… – Лицо Лю Лоханя потемнело. – В излучине… что-то странное…

Цао посмотрел на воду, снял с себя шляпу, дважды крутанул на среднем пальце, снова надел, повернулся, подозвал двух солдат и велел:

– Киньте в воду гранату!

Сяо Янь велел деревенским отойти от кромки воды на двадцать шагов.

Начальник уезда отошел к столу и уселся.

Два солдата легли на живот на берегу, положили винтовки позади себя, потом каждый вытащил из-за пояса маленькую черную гранату, похожую на дыню, выдернул чеку, ударил гранату о корпус винтовки и бросил в излучину. Черные гранаты, перевернувшись, упали в воду, и по ней разошлись круги. Солдаты тут же пригнули головы. Повисло гробовое молчание – как говорится, не слышно ни вороны, ни воробья. Какое-то время ничего не происходило. Концентрические круги, которые пошли по воде от гранат, достигли берега, поверхность воды была мутной, как у медного зеркала.

Начальник уезда Цао, стиснув зубы, приказал:

– Бросайте еще!

Солдаты снова ощупью нашли гранаты, повторили все то же, что и в прошлый раз, и бросили их в воду. Гранаты пролетели по воздуху, за ними тянулся хвост белоснежного порохового дыма. Когда они упали в воду, со дна донеслись два приглушенных взрыва, вверх взметнулись два столпа воды метра три высотой с пышными макушками, напоминавшие заснеженные деревья. Столпы на миг замерли, а потом с шумом обрушились.

Начальник уезда подбежал к кромке воды, а за ним и все деревенские. Вода в низине еще долго бурлила. Пузыри с треском лопались, десяток толстолобиков с темно-синими спинами длиной с пядь всплыли кверху брюшками. Постепенно волны утихли, над излучиной поднялся трупный запах. Солнечный свет снова выплеснулся на поверхность воды, стебли и листья белых лотосов слегка подрагивали, но цветы стояли все так же ровно. Солнце осветило толпу собравшихся, лицо начальника уезда Цао тоже заблестело. Все с каменным выражением лица ждали, вытянув шеи и глядя на воду, которая все больше успокаивалась.

Внезапно в центре излучины что-то забулькало, и на поверхность поднялись две цепочки розовых пузырей. Все задержали дыхание, слушая, как пузыри лопаются один за другим. В ярком солнечном свете поверхность воды казалась твердой золотистой оболочкой, при взгляде на которую рябило в глазах. К счастью в этот момент набежала темная туча, закрыла собой солнце, золотистый цвет померк, и вода в излучине стала изумрудно-зеленой. На том месте, где только что лопались пузыри, потихоньку всплыли два больших черных предмета. Ближе к поверхности подъем внезапно ускорился, из воды вынырнули две задницы, потом тела перевернулись, и вот уже над водой появились раздутые животы отца и сына Шаней – но их лица так и не показывались, словно бы от стыда.