кто-то из нас снарядил магазин, а мы в кучку сложили, братве на утро сказали: вот, пожалуйста, забирайте, кому надо. И вот этот е*аный магазин попался именно мне и в такой вот момент. И тогда я просто обосрался. Потому что стрелять — не стреляет.

И это уе*ище просто… Он либо увидел, либо понял, либо фиг знает. Он просто поворачивается в мою сторону, и я понимаю, что он не посмотрит на меня с мыслями: «О, б***ь, долбо**, нах**, с автоматом не стреляющим».

Короче, съе*ался я от него. Разобрал автомат быстро, все собрал обратно, вышел и со второй попытки уже добил его.

— А остальных?

— Остальных пацаны перебили. Ну, то есть когда я уже подходил, они уже хрипели-ревели. Конг, Алмаз, Башкир зах**рили этих непонятных людей.

Как бы было… страшно… Страшно всегда. На любом штурме, сколько бы у тебя их ни было, по любому будет страшно. По любому ты будешь с вот такими шарами…

На работе надо думать только о работе

— Самое главное, что я вообще уяснил для себя: на работе надо думать только о работе. То бишь штурм, не штурм. Да, есть семья, понятное дело, у каждого свои семейные проблемы, но их надо оставлять. Как бы оно там ни было, тебя там нет, пусть они там сами как-нибудь думают, крутятся. А на работе надо думать о работе. Я это конкретно понял.

Если у тебя мысль только какая-либо левая появляется — все. Ты не сможешь работать. Ты не будешь понимать, где ты находишься. У тебя действия будут просто не скоординированы с телом. Ты не сможешь мыслить как должен.

Всему этому научил меня Конг, нормальный такой дядька, который может людей обучить, в бой отправить нормально. Ну, такой. Для меня одно время было… Как сказать… Вот есть кумиры у людей. Кто-то поет, кто-то стихи читает. Вот для меня точно так же на работе это мой кумир.

Мысли о войне

— Прошел этот бой, так сказать. Потеряли мы Каскада. У нас один «двухсотый» был. Вот.

А про этот бой… В принципе, я тут все сказал. Был это у меня такой решающий в жизни момент. Я вообще не люблю на себя что-то брать. Но для меня как бы было — было. Тут просто надо — надо. Как бы вот так. А так… Они тоже люди. Им тоже платят. Может, они там за какую-то веру или еще что-то. Да кто их знает. Я этого не знаю, мне этого никто с их стороны не пришел и не сказал: мол, так, дружище, мы воюем за веру… Либо они сказали: да нам бабок дох** платят, ну вот и воюем…

На тот момент я пришел на работу… Ну, это я говорю, может, детская психология. Возраст просто, может, такой. Для кого-то это смешно, для кого-то… Но я пришел на работу, я вообще думал, что мы воюем с какими-то неверными людьми, которые придумали какие-то свои шариаты-мариаты, разлагая просто общество. Для меня это было уму непостижимо.

Я вообще, когда пришел туда, думал: «Ну, вот одним меньше станет — уже лучше. К нам не придут». Причем у меня были мысли, что мы работаем здесь, в Сирии, дальше будем где-нибудь работать. То бишь наше правительство понимает: чем дальше мы эту тварь от себя уберем, тем меньше в России будет… Ну, то есть мои мысли были таковы, что мы делаем доброе дело, что убираем от своей страны неправильных людей. Мы для них неправильные, они — для нас. Никакой предвзятости к мусульманам у меня нет. Но мусульманство должно оставаться мусульманством, а не какими-то там исламистами и всему таким подобным.

Ну и я как-то пришел и думал в своей детской голове, что делаю доброе дело. Пусть таким методом, но зато они не придут ко мне домой, и все тому подобное. Были и такие мысли. И то, что деньги платили… Естественно, если бы мне эти деньги не платили, у меня были бы такие же мысли, но я бы здесь не работал.

Прицельный огонь с ЗУшки (Сирия-2017, Аш-Шаир)

— Ну и бой прошел, как бы все. Вот первый мой «двухсотый», вот — лицо в лицо. Пусть у него и была не такая выгодная позиция, чтобы, может, как-то на равных или еще что-то. Но было — было. Было тяжело и страшно. Ну а потом все, на свои позиции. Сказали, что досмотр будем производить позже. Каскада на носилки — и на отход. А на отходе нас зажала конкретно ЗУшка. Очень конкретно.

Вот я говорил ранее и говорю сейчас, что они своим вооружением и техникой пользуются просто великолепно. У них на е*аной ЗУшке нет ни прицела, ничего, но они, находясь от нас… Это было не менее двух километров, вот не менее двух километров. Вот докуда мы дошли до хребта, они из деревни этой выехали и оттуда, с хребта, начали насыпать по нам. Мы х** знает где, а ложились они где…

Мы уже стали отходить на свои позиции — мы легли, как эти духи. Один в один, только через один. Вот, лежат «двухсотые». Бугорок перешли, мы уже в этой… Точно такая же ситуация. Только они е*ашат с крупняка, и е*ашат очень плотно.

И тогда был вообще капец. Надо перебегать, чтобы от нее уйти, нам надо спуститься за обратный скат. То бишь лежали, в ноги друг друга уткнувшись лицом, потому что до нее достать никак. Вот никак и ничем. Она стоит просто, у нее макушку только видно, и она е*ашит, насыпает навесной траекторией. Прицела нет. Падает, грубо говоря, и они этими МДЗ, БЗД, всякой х**ней. Она светится, лопается, трещит. Это пиздец! Ну, это 23 миллиметра, чего там. Там ее нормально так слышно. Рядом, 3–4 метра все вот так пашет…

— П***ец, — Конг говорит, — надо перебегать. Надо по любому, у нас «двухсотый». «Двухсотого» не бросишь никак вообще. Ну все. Я — первый, вы