есть духи. Роджер, он пошел… У него одна часть людей была на одном опорнике, другая часть — на другом. Вот он, получается, прошел их… Он их не мог видеть. Он дошел до своих. Точно так же они… Они тоже в арыке залегли, просто лежали. Они думали, что их пропустят, не заметят. Я не знаю. В итоге они столкнулись со своими там, между нами и ними, когда они уже отходили к себе на позиции.

В конце всего штурма мы должны были туда вернуться. То бишь разведподразделение находилось возле командира. Командир разведкой управлял: надо туда… Штурмовые подразделения стояли на позициях уже. Мы не оставили этот котлован, мы все равно там закрепились и буквой «Г» в обратную сторону развернулись. И уже когда уходили себе на позицию, мы проходили через этих духов. И вот тогда я их увидел лицом к лицу.

Потеря бойца

Уходя назад, Конг говорит:

— Так, пацаны, щас чуть-чуть перекурим, и надо добрать их. В любом случае нельзя их оставлять.

Ну, это всем понятно. И, подходя к ним, уже увидели, что вот они, лежат в арыке. Шесть штук. Потом посчитали их. Среди них даже подросток был. Ему, наверное, лет 14 было.

Конг говорит:

— Надо обойти тебе с тыла.

А с тыла тоже, получается, мы как бы с горки спускаемся вниз, потом пошел вот так арык и возвышение, а от него — обратный склон. Грубо говоря, там, где находится крайний дух, у него склон уходит вниз, сразу за ним. И мне туда обходить надо, и вроде как очково, а в то же время и надо. Но сначала мы, когда подошли, расположились. Там еще два парня было из другого подразделения, Фидель и Алмаз, по-моему.

Ну, подошли к ним, че. Как-то надо их забирать. А они руки не подняли: мол, все, мы сдаемся и так далее. Нет. Они бились до талого. Они понимали, что им конец, и они не переставали стрелять.

Там что было… Когда начали выдвигаться, пулеметчика… Был у нас такой человек, олень, блин. Командиром был в отделении, это его ошибка. Не мне его судить, но мне тот человек был дорог. Хороший парень, молодой, мой ровесник. Ему там было 22–23 года. Сопляк. Тем более первые штурмы — это капец как тяжело. Для меня это все было с вот такими глазами… Я не знаю, как это все передать. Это вот такие очумевшие постоянно глаза. Ну, молодые пацаны.

Его отправляют просто на возвышенность. Он только заходит на нее… Он грамотный пулеметчик. Он всегда выбирал позицию грамотную, очень грамотную. Отрабатывал на все 100, но здесь на фоне усталости…

Мы только что топнули километра два с половиной в одну сторону, до конца хребта дошли и еще обратно. Естественно… Да, базара нет, надо физическую форму держать, но когда адреналин шарашит, он из тебя выжирает все. Это к бабке не ходи. Когда работаешь на адреналине, только сел, на секунду задумался о чем-то, а не о работе — и все. Ты встаешь и осознаешь, что все соки выжаты. Ну, потом оно все равно на фоне адреналина, как только где-то засверкало, затрещало, обратно — хоп, и ты как будто и не уставал. На фоне усталости все…

Он залез и уже головой не сильно думал. Ему сказали — ему все равно. Мы еще на перекуре когда были, он говорит: «Братан, я так задолбался, что капец. Так все заколебало, так хочется отдохнуть». Я говорю: «Братан… Каскад, — говорю, — потерпи, брат. Сейчас мы придем, чаю с тобой заварим, посидим, попьем, все будет хорошо. Все отлично будет».

Ну, прошло минут пять где-то, мы уже к ним подошли сбоку, уже перестреливаемся, и «комод» говорит: «У нас один “двести”. Каскад». А ему прям в лобешник прилетело через каску. Довольно-таки четко. Прямо в лоб. Все как бы.

Они на тот момент, когда мы с Конгом стояли перед ними, хлестаться с ними надо было, хотели закидать их гранатами. В броне, в разгрузках, адреналин, руки ватные, ноги тоже ватные. Особенно когда ты понимаешь, что тебе надо выскочить, кинуть ее и вернуться еще успеть, лечь. Черт его знает что сделать. В итоге мы с ним кинули три гранаты, но ни одна не долетела. Одна перелетела черт знает куда, а вторая так и не долетела.

Потому что когда ты раздетый можно ее кинуть и на 60 метров. А там дистанция была 10–15. Это та дистанция, когда думаешь: что ее тут докинуть. Раз, и все. А тут руки ватные, все ватное. Ну, короче, не получилось их с гранатами атаковать.

В итоге я пошел обходить… Начал обходить, заглянул я за этот скат обратно, посмотрел — никого нет. Понимаю, что если я вылезаю, я его не вижу все равно. Получается, наверх если подняться, то как бы обрублено, и потом пошел пологий склон, где они лежат. Они и лежали: кто на коленях был, кто лежал. Грубо говоря, лежа с нами перестреливались.

Заклинивший автомат

И я уже выхожу, понимаю, что мне надо выйти, как ни крути, но все равно нужно. Начинаю стрелять, а у меня автомат просто заклинило! Я — раз, раз, раз, перезарядил. Он смотрит в сторону пацанов. Я — вот, прямо перед ним. К нему можно было просто подойти, прикладом вдарить, и все, но если бы он был один. А так их много, смотрю, прямо в ряд, все передо мной. И автомат не стреляет.

А до этого момента я откатился назад. Конг увидел, говорит: «Че с тобой? Все, “триста”?» Я: «Нет». Автомат разобрал, достал фольгу… Ну, не фольгу, упаковку от патронов. Ночью, перед вот этим самым штурмом, когда мы вообще штурмовали до самой Сковородки, у нас было по четыре магазина. Вот ты магазин отстрелял, пока ты там бежишь или кто-то бежит, у тебя есть секунда, ты добиваешь этот магазин е*анным БК и дальше пошел.

А перед этим штурмом нам привезли просто ящики. Сколько надо, пацаны, столько и берите. И мы с Башкиром… Вот я говорю: пацан погиб. Сидели ночью, пацаны уставшие, ливень, все дела. Не до этого. И мы магазины ночью, без фонариков, наощупь просто заряжали. И