Я прыскаю от смеха и поднимаю скрипку.

Чтобы не отставать друг от друга, мы буквально галопом несемся через этот рэгтайм[46], едва успевая попадать по струнам. В конце я едва дышу. Давненько не получала такого выброса адреналина от музыки. Давно не чувствовала себя такой… счастливой?

– Давайте еще что-нибудь такое! – кричу в запале.

– Можно «Соленого пса»[47], – предлагает Кеннет, и мне хватает сил лишь глаза закатить. Все с ним понятно как с музыкантом, что тут говорить… – Почему нет-то? Веселая же песня!

– Ну ладно, – соглашаюсь со вздохом.

И вот мы играем, играем – до тех пор, пока солнце почти уже не садится и небо не окрашивается в красно-розовые тона и жужжание москитов вместе с хором цикад не присоединяется к нам. Тогда только Кеннет первый говорит: мол, ему пора, надо успеть до возвращения отчима, и легкой трусцой удаляется, оставив нас с Седаром сидеть, как прежде, на столе, с инструментами в руках, но уже без музыки и просто смотреть на гладь Родника, которая темнеет вослед небосводу.

– Ну тогда и я домой? – Стряхиваю с себя очередного кровососущего гада. – Хани небось уже заждалась.

Одновременное исчезновение Джима и Джесса – для малышки потрясение, что ни говори. Она привыкла, что в трейлере полно народу и все ее так обожают, нянчатся с нею…

Седар кивает, но оба мы продолжаем глядеть на воду, не двигаясь с места. На темно-синем куполе над нами мерцает одна-единственная тусклая звезда. «Электрическое» стрекотание цикад усиливается – как будто мы были у них на разогреве, а теперь пришло время уступить сцену основным героям вечера. Однако меня музыка все еще переполняет, вибрация струн по-прежнему проникает от усталых пальцев к самому сердцу.

– Шейди. – Седар поворачивается ко мне. Я ловлю его взгляд и… черт, лучше бы не ловила, поскольку он опять меня засасывает, притягивает почти против моей воли. – Ты мне нравишься. Понимаю, тебе с твоими семейными делами сейчас не до того. И еще… не знаю, что там у вас за отношения с Сарой, – щеки его слегка розовеют, – не хочу все усложнять, но не могу не сказать: да, ты мне нравишься. Спешки никакой нет. И я не давлю. Однако… – губы его изгибаются в улыбке, – мне очень хочется тебя сейчас поцеловать. – Румянец сменяется густой краской, – Это очень плохо?

Из моих легких словно выходит разом весь воздух, и я просто смотрю на Седара, впитываю каждую черту его лица. Не его я ждала, не о нем вздыхала и тосковала, но сейчас… сейчас я тоже хочу.

– Так поцелуй.

Он улыбается, но не лукаво, а по-новому, по-необычному, мне еще неведомому – застенчиво, мило и… удивленно.

Наклоняется и накрывает мне ладонью щеку. Теперь его лицо – буквально в сантиметре от моего, глаза чего-то ищут, требуют. И я сама преодолеваю это последнее крохотное расстояние, и наши губы соприкасаются. Щетина Седара легонько колется. Я вдыхаю его аромат – и пахнет он не гвоздикой, и не звездным светом, и не прочими невероятными глупостями из любовных романов, а просто… парнем, но приятно. Очень приятно.

Сперва мы целуемся одними губами, нежно и легонько, но потом губы его размыкаются шире, язык проникает в мой рот, пальцы – в волосы, и я краем сознания опасаюсь, как бы наши инструменты не попа́дали, к черту, в грязь – ведь нас словно уносит порывом ветра, куда – незнамо, и мы не успеем подхватить их. Я обвиваю руками торс Седара и ощущаю, как тверды мышцы у него на спине, как широки плечи. Я провожу ладонью сзади по его шее и ощущаю по коротким остреньким волосам на затылке – только из парикмахерской. Он весь трепещет и целует все более страстно, все жестче, и наши тела – больше не отдельные друг от друга субстанции, а россыпь атомов, с неземной энергией притягивающихся друг к другу, стремящихся образовать единое целое. Один огромный атом.

У меня звонит телефон, и я кувырком сваливаюсь обратно в действительность. Мелодия сигнала громко и резко резонирует в тихих сумерках над Родниками, отражаясь от воды эхом. Седар смеется куда-то в глубину моего рта.

– Ладно-ладно, давай.

Вы не поверите, но в первую секунду я подумала: это папа с того света, хочет вырвать меня из лап этого парня, прежде чем они полезут куда не надо. Но… нет, скорее тогда уж мама. С трудом отлипаю от Седара и роюсь в сумочке долго, пока наконец не натыкаюсь на аппарат.

Номер мне неизвестен, но все-таки отвечаю. Автоматический лязгающий голос сообщает, что со мной будет говорить заключенный исправительного учреждения. Готова ли я принять звонок.

– Да! – почти ору в трубку.

Следуют какие-то механические щелчки, затем – полная тишина. И только в конце вплывает измученный, скрипучий тембр Джесса:

– Привет, это я.

– О господи, Джесс! – Как бы ни звучал голос брата, меня от него накрывает волной облегчения. – Джесс, Джесс… – повторяю снова и снова. В горле ком.

У Седара глаза округляются, и я отворачиваюсь в сторону. В животе шевелится чувство вины.

– Ты в порядке? – Спрыгиваю со стола и принимаюсь лихорадочно расхаживать туда-сюда вдоль берега.

– Да, вполне. Звоню просто узнать, как дела у вас с Хани.

– Мы тоже в порядке. Но ты-то, ты-то как? И вправду сносно? Тебя там не обижают? – Хочется зацепиться за его интонацию, вобрать ее в себя целиком.

Джесс смеется в трубку:

– Вообще-то, меня скоро осудят на хренову кучу лет, а так ничего.

– Зачем ты так говоришь? Ты же ни в чем не виноват! – стараюсь возражать горячо, но голос дрожит так сильно, что с тем же успехом я могла бы добавить в конце: «правда?»

– Если в этом не убеждена даже собственная сестра, неужели мне поверят судьи? – Брат явно уязвлен.

– Да убеждена я! Просто… – Отчаянно тру глаза. Ну вот как объяснить, выразить все, что происходит у меня в голове и на сердце, как?! – Во всяком случае, тебе еще семнадцать. Если даже тебя осудят, попадешь всего лишь на «малолетку»[48].

– Меня собираются судить как взрослого. Шейди, ты не понимаешь, для мира я – мусор, отброс. У меня уже были приводы. Адвоката государственного назначили – одни слезы. Карикатура и издевательство. Не-е, мне отсюда одна дорога – в тюрьму.

Мысленный образ Джесса в настоящей, жесткой тюрьме – за решеткой, с настоящими, жесткими уголовниками – превращает мою волю в сталь.

– Я тебя вытащу. Во что бы то ни стало.

– Каким образом?

Отхожу подальше от Седара – вниз, за излучину Родника, чтобы тот не слышал.