Оливер смеётся.

– Но он ведь не должен казаться страшным!

Я наклоняюсь вперёд.

– Я знаю! Но это ведь Сэм. Ему не нравятся мюзиклы.

– Господи… меня это так бесило. – Оливер закатывает глаза.

– Именно!

И на мгновение мы словно забываем о том, что произошло. А потом улыбка Оливера меркнет – он вспоминает.

Между нами повисает тишина. Я пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло.

– И что, сейчас тоже сеанс есть?

Оливер снова заглядывает в телефон.

– Через десять минут… – Он смотрит на меня взглядом грустного щеночка.

Я барабаню пальцами по столу.

Через мгновение Оливер произносит:

– Буду считать, что ты согласилась.

Кассир провожает нас недовольной гримасой: мы выскакиваем из кинотеатра, распевая песни. Швейцар буквально выставил нас за то, что мы слишком громко смеялись. Фильм всё ещё замечательный, каким я его и запомнила! Может, я просто миллион раз слышала эти песни, но они до сих пор играют в голове. Не думала, что мы с Оливером сможем с таким удовольствием проводить время. Он бросался в экран попкорном и подпевал каждому музыкальному номеру. К счастью, в зале были только мы. Я рада, что согласилась пойти.

А потом я вспоминаю Сэма, и в груди расцветает вина. Он так хотел, чтобы мы с Оливером сдружились… сейчас он мог бы быть здесь, с нами, смотреть этот фильм, хотя и ненавидел мюзиклы. Мы могли гулять втроём. Наконец-то.

На улице темно: неоновые огни освещают путь домой. Песни из мюзикла, судя по всему, застряли не только в моей голове: Оливер хватается за уличный столб, делает круг, как Дон Локвуд в «Поющих под дождём», и поёт:

– И вот же он, Сеймур, стоит позади…

В любое другое время я бы смутилась, но сейчас я не сдерживаю улыбки, наблюдая за Оливером.

– Не нужна тебе краска, ты даже не смей…

В какой-то момент я присоединяюсь, и мы поём дуэтом.

– Ого! – произносит Оливер. – Никогда не надоест, да?

– О да. Этот фильм… как уж там говорят… – Я замолкаю. – Вне времени.

– Мне показалось или плотоядное растение в этот раз было больше?

– Может, дело в экране?

– Может. – Оливер кивает. – Но каков финал, а? Идеальный просто! Одри получает всё, о чём только мечтала. Тихая жизнь, домик в пригороде, тостер… и Сеймур! Она ведь многого не хотела от жизни. В этом и дело. И от этого так хорошо.

– Именно, – соглашаюсь я. – Но ты ведь знаешь про оригинальную концовку? Им пришлось всё переснять.

– То есть?

– В оригинальной версии Одри съедают.

Оливер переводит на меня недоверчивый взгляд.

– Одри умирает?

– Да. Умирает.

Оливер останавливается.

– С чего они решили такое снять?

– Потому что так написано в пьесе, – объясняю я. – Но на тестовых показах народ слишком сильно расстраивался. Одри всем нравилась. Потому фильм переписали и изменили финал.

– И хорошо, что так! – В голосе Оливера проскальзывает сталь. – Это испортило бы весь фильм.

– Согласна. Я просто говорю, что другой финал, ну… существует.

– Но его не должно существовать, – возражает Оливер. – И неважно, что они там понаснимали раньше. Потому что Одри продолжает жить.

– В фильме да. А в пьесе нет.

– Что ж, тогда пьесу я смотреть точно не буду…

Он уходит вперёд.

Я следую за ним. Я не хотела всё испортить.

– Знаешь, это ведь не так уж и важно. Ну, разные версии одного и того же. В конце концов, только тебе решать, что произошло на самом деле. Так что обе концовки имеют право на существование.

Оливер разворачивается.

– Это неправильно. Не может быть двух версий одного и того же события.

– Почему?

– Потому что одно должно быть оригиналом, а второе – копией. Пусть даже оно звучит так же и вызывает примерно те же чувства… это не одно и то же. Это уже совсем другое. Чтобы существовали два финала, нужны две разные Одри.

Я хмурю брови.

– О чём это ты?

– О том, что есть только один Сэм, тот Сэм, которого я знал. Его нельзя клонировать, нельзя написать нового Сэма. Нельзя ничего менять. Есть только один Сэм.

Что ж, мы больше не говорим об Одри. То есть не только о ней.

– Может, и так. Я просто подумала…

Мы останавливаемся на углу: отсюда наши пути расходятся. Из-за забора выглядывает куст белых роз.

– Прости, что снова всё испортил, – извиняется Оливер.

– Да ничего. Я понимаю.

– Спасибо, что сходила со мной в кино.

– И я рада, что согласилась.

Оливер замечает розы и дотрагивается до одной из них, чуть склонившись.

– Осторожно, а то укусит, – предупреждаю я.

Он улыбается и срывает розу. Я вдруг представляю, как он дарит её мне, но Оливер, конечно, этого не делает. Он просто держит её в руках.

– Ну что, по домам тогда?

– Потом да. Нужно ещё кое-куда забежать.

– Куда?

– Да так, ничего особенного.

Мы прощаемся.

Я возвращаюсь домой и принимаюсь за домашку: сфокусироваться на ней сложно, но я очень стараюсь. Не могу перестать думать о словах Оливера. О том, что два финала не могут сосуществовать. О том, что может существовать множество версий человека, но только один будет настоящим. Тем самым. Может, Оливер и прав. Я не хочу видеть другого Сэма. Я хочу вернуть того, которого потеряла. Того Сэма, которого всё ещё слышу – пусть и всего лишь в телефонной трубке.

Мне хочется позвонить ему сейчас, но лучше этого не делать. Мне его не хватает, но у меня столько дел… домашка, выпуск. Нужно привести в порядок свою жизнь. Я позвоню ему завтра, об этом мы договорились. Он сказал, что у него для меня сюрприз.

Засыпаю я поздно, потому что размышляю о том, где мы встретимся в следующий раз.

Я слышу его голос во сне: он заполняет мою голову.

– Где ты, Джули… Почему я не могу тебя найти?

Надо мной мигает и включается лампа. Я купаюсь в её мягком свете. Вокруг темнота, и я ничего не вижу. Слышу только жужжание над головой.