Никаких других объяснений в письме не было.

— За что? За что? — спрашивали друг друга Винченцо и Винченца. — Неужели мы не имеем права даже попрощаться с родными?

Но на город уже опускалась ночь. Близился час изгнания.

Взошёл месяц и спрятался за облаками.

Довольный кардинал Рокалио потирал руки. Как удачно он всё придумал: взять и выкинуть из города ненавистных Винченцо и Винченцу, запретить попрощаться с друзьями и в последний раз повидать тринадцать кузенов и кузин, живших во Флоренции… Не это ли истинный шедевр властолюбия и злорадства! Два огра из личной гвардии кардинала караулили возле дома, где жили певцы, чтобы выставить их вон из города, прежде чем рассветёт.

Винченца рыдала, любуясь в последний раз розовой геранью, которая цвела на окне её крошечной кухни. Винченцо торопливо упаковывал ноты, портреты родителей, флейту Винченцы, свою скрипку, немного хлеба и сыра в дорогу, два шерстяных шарфа, чтобы укутывать шею в холодную зиму: как известно, горло — самое уязвимое место певцов.

— Там, перед крыльцом, нас ждут два огра, — всхлипнула Винченца.

— Как больно уходить не попрощавшись! — воскликнул Винченцо.

И тут произошло одно из тех незначительных на первый взгляд событий, которые способны изменить судьбу человека — или даже многих людей.

Винченцо и Винченца прилегли отдохнуть перед дальней дорогой. Они лежали прямо напротив открытого окна. На подоконник сел соловей и принялся чистить пёрышки. Потом он заметил Винченцо и Винченцу, вытянул шейку и запел нежным, чистым голоском.

Супруги слушали его, забыв обо всём. Даже месяц, воровато выглядывая из-за туч, казалось, светил ярче.

— Надо же, — прошептал Винченцо. — Эта птичка не испугалась и прилетела с нами проститься.

Винченца взглянула на мужа. Глаза её вспыхнули.

— Я придумала, любовь моя! — воскликнула она. — Я знаю, как мы попрощаемся с родственниками, друзьями, Флоренцией, где прожили всю жизнь! Весь город узнает, что сделал кардинал Рокалио.

— И как же, радость моя? По-моему, ты переживаешь даже больше, чем я.

— Нам нужно спеть! Это всё, что мы умеем. Давай споём что-нибудь прямо сейчас!

Винченцо закрыл глаза и кивнул:

— Бежим, скорее! У меня есть идея!

Они взвалили на плечи дорожные сумки и неслышно покинули дом через заднюю дверь. В это время огры спорили у парадного входа: один утверждал, что птица, которая только что пела, была на самом деле прудовой квакшей, другой — что это была девушка.

Охваченные страхом, Винченцо и Винченца петляли по лабиринту флорентийских улочек и наконец поднялись на площадь Микеланджело, откуда открывался вид на весь город — сады, дворцы, старый мост через реку Арно, домишки, где жили их друзья.

Месяц сверкал в небе, как серебряный меч. Но звёзды уже кое-где побледнели: ночь шла на убыль. Винченцо и Винченца любовались городом, взявшись за руки.

Винченца поглубже вдохнула ночной воздух — и запела:

Эту песню подхватил и Винченцо:

Их голос, чистый и сильный, разносился по всему городу — словно туман стелился по переулкам, улицам и площадям.

Случилось так, что на берегу Арно прилёг в ту ночь вздремнуть ветер по имени Филеоли. Это был нежный и тёплый ветерок, вечерний бриз, который любил забраться потихоньку в дом, заслышав музыку.

Он прилетал во Флоренцию специально, чтобы насладиться голосами Винченцо и Винченцы. «Ничего себе, — подумал он, — что я слышу? Почему они так печальны?»

И тут он сделал то, чего не делал никогда прежде. Он встрепенулся и принюхался, как верный пёс, а потом полетел на поиски Винченцо и Винченцы. Он нашёл их довольно быстро, а найдя, нежно обнял. Потом подхватил их печальную песню и понёс по всему городу, из дома в дом.

Усиленная дуновением Филеоли песня зазвучала с такой силой, что разбудила весь город. Окна распахивались, а сонные жители спрашивали друг друга, что случилось, почему голоса их любимых Винченцо и Винченцы слышны в столь неурочное время. Неудивительно: их знал весь город!

Звучали голоса Винченцо и Винченцы… Казалось, им подпевают заросли жасмина, спаржа на грядках, вереск на клумбах. Их пение залетало в печные трубы и проникало в сны тех, кто ещё спал. На глаза встревоженных флорентийцев наворачивались слёзы. Ветер Филеоли, тоже тронутый до глубины души, звучал всё громче. Сами собой в такт музыке зазвонили колокола церквей и соборов, собаки не лаяли, кошки не мяукали, сверчки не стрекотали — всё замерло, слушая скорбную прощальную песню.

Лишь одно сердце не трепетало от сострадания в этот печальный час — сердце Рокалио. Стоило ему высунуть голову в окно, и какие-то горожане, которые как раз разыскивали Винченцо и Винченцу, закричали:

— Эй, Рокалио, пёсья башка! Мы любим Винченцо и Винченцу!

Вне себя от ярости, Рокалио призвал к себе Красса, начальника огров.

— У-у-у… — отозвался Красс. — У-у-у, ваше преосвященство, у-у-у!

— Немедленно собирай огров, и пусть приведут сюда этих мерзавцев.

— У-у-у, — задумался Красс. — Живыми? А то Красс! Красс ух как может! У-у-у, у-у-у…

— Мне всё равно! Притащи их мёртвыми, если по-другому не получится! Демона надо изгнать из Флоренции немедленно!

— У-у-у-у… хорошо! Развлечься… У-у-у-у. Чтобы приятно… Очень люблю! Поймать, у-у-у-у… схватить… убить!

И добавил:

— Головотяпы… Головотяпы! — Он и сам не понимал, какую чушь несёт.