Но Яэль скрывала свою вину, ее лицо ничего не выражало.

– Извините, – сказала она на арабском. – Я вас знаю?

Феликс открыл рот, но не нашелся, что сказать.

Его молчание смешивалось с плывущим по помещению цветочным дымом кальяна. Его целый глаз моргал с нечетными интервалами, пытаясь стереть то, что видел. Карие глаза, черные волосы… Египетская девушка с несколькими дорожными царапинами, по-прежнему украшавшими ее щеки. (Яэль надеялась, что в этом мерцающем свете, при его больном глазе, отметины будут выглядеть как веснушки. Она поблагодарила звезды, что сняла бинты перед отъездом из полевого лагеря).

– Но… – Феликс попятился. – Приношу извинения. Я… я думал, вы кто-то другой. Я ошибся.

Последнее слово еще не вылетело у Феликса изо рта, а он уже растворялся в ночи. Дверь захлопнулась за ним так же громко, как сердце Яэль. Тем не менее, она сидела, наблюдая рябь его силуэта через стекло.

Яэль сорвала шарф с лица, оставила его смятым у основания кальяна.

– Я должна вернуться в полевой лагерь прежде него.

Каким бы ни был ответ контакта, Яэль его не услышала. Она уже бежала, метнулась на улицу, ее мозг был обескуражен от мыслей об Адель и том, что почти произошло. Ей необходимо вызвать пластичность кожи и вернуться обратно. Быстро. Переодеться. Вести себя так, будто она там уже несколько часов. Сделать все возможное, чтобы успокоить любые подозрения, которые могут закрасться в мысли Феликса Вольфа.

Не то чтобы он заподозрил. Он поверит своему здоровому глазу.

Не так ли?

Сдвиг и щелк. Она снова была Аделью, на бегу натягивая на рукав повязку национал-социалиста. Яэль бросилась за угол, увернулась от мальчика, тащившего корзину с небогатыми изделиями. Глазами она постоянно искала Феликса – жесткие плечи, шелковая походка – но брата Адель нигде не было видно. Должно быть он пошел другим путем, решила она, дойдя до ночного рынка и начав пробираться через киоски и покупателей. Более длинным (надеялась она) путем.

Легкие Яэль горели, когда она достигла ворот полевого лагеря. Она боролась за каждый вздох, пересекая двор. Мимо ряда припаркованных «Цюндаппов». Их все еще было шестнадцать. То же количество, какое было, когда она уезжала. Феликс должно быть видел ее с дороги. Бросил свой байк, чтобы проследить за ней. А это означает, что он появится в любой момент.

– Продолжай вдыхать и выдыхать, и получишь больше кислорода. – Лука сидел за столом, идеальная имитация его самого во второй половине дня: наклоненный стул, сапоги, против всех правил, закинуты на стол. Сигарета дымилась между губами. – Где вы прятались, фройляйн?

– Вышла немного подышать. – Яэль пошла к входу в лагерь. – Дорожный мандраж.

– Это поможет снять напряжение. – Лука предложил ей сигарету.

Яэль обошла дымящийся окурок. Не было времени для курения или войн умных слов. Феликс будет здесь в любую минуту, и она должна быть готова. Готова противостоять его яростным вопросам. Готова встретится лицом к лицу с тем, что сделала.

– Я провел небольшое расследование, – сообщил Лука таким тоном, что заставил Яэль замедлиться и повернуться. – Выяснил, что Хираку не мертв. Он сломал обе ноги и содрал половину кожи. Но он по-прежнему на ногах.

Победоносный сделал паузу, насмешливо приподнял бровь, будто снова попробовал на вкус собственные слова.

– Плохой выбор фраз. Во всяком случае, я просто подумал, что ты хотела бы знать.

Не мертв. Одна жизнь спасена. Одна жизнь из миллионов. Капля. Но это имело значение. Камень свалился у Яэль с души. Сделал на одну жизнь легче.

И Лука, он вспомнил ее вопрос. Он видел, как много это значило для нее… через трещины. И он пытался найти ответ, показал свои собственные трещины. Больше…

Фары Феликса качнулись через ворота лагеря с таким ослепляющим бликом, что Лука поднял руку к лицу, а судья, записывавший время, который спал, снова чуть не выпал из кресла. Яэль чувствовала себя парализованной, полупрозрачной – заключенной под фонарем, проходящей мимо забора, через железнодорожные пути, через ее ложь.

Брат Адель остановил бывший ее мотоцикл. Двигатель с полутреском заглох, весь свет ушел.

Она сможет с легкостью пройти и эту ложь.

«РАССЛАБЬ ЧЕЛЮСТЬ ДЫШИ НОРМАЛЬНО ВЕДИ СЕБЯ ТАК, БУДТО ТЫ БЫЛА ЗДЕСЬ»

Ее одежда стала проблемой. Ее куртка цвета черной пантеры. Белая майка (более оранжевая сейчас после всех этих дней песка). Кожаные перчатки. Сапоги. Все такое же, как и в кафе. Но там было темно. И на ней был шарф.

Может быть Феликс подумает, что это совпадение. По правде говоря, он казался слишком сердитым, чтобы заметить. Феликс слезал с байка рывками. Он бросил шлем и очки на землю на своей тропе войны к карточному столу.

– Что во имя дьявольского Нового порядка случилось с вашим лицом? – В вопросе Луки содержался большой намек на ликование, поскольку он хрустел своим все еще сломанным носом.

Ранение Феликса выглядело намного хуже под лампами двора. Зазубренное старой кровью и грязью. Левый глаз был сшит с его бледными ресницами. Красная плоть резко переходила в синий, в фиолетовый, вообще в другой оттенок. Темный, как то, что спало внутри нее.

Этот вид ослабил Яэль. Но ей пришлось смотреть на него, потому что брат Адель стоял сейчас перед ней.

– Ты починил байк, – прошептала она.

– Я же сказал тебе, что смогу, – ответил он. – Только мне потребовалось три часа после того, как показался караван с поставкой.

Мертвая тишина. Колючие взгляды. Что он хотел, чтобы она сказала? Подобное этому было так далеко от извинений, и хотя сама Яэль сожалела, ей не следовало говорить. Когда она доберется до конца этой гонки, ей придется сделать гораздо худшие дела…

– Ты бросила меня посреди пустыни. Без сознания. – Но это деяние звучало еще ужаснее от того, как Феликс сказал его: в его голосе нарастало напряжение, сильнее, еще сильнее, пока не вспыхнуло красным, как его раненый глаз.

– Твой собственный брат, фройляйн, – обозначил Лука. Его сигарета упала на землю, забытая, когда он шагнул ближе к брату и сестре. – Ты всегда была ледышкой, но это новый вид дикости. Даже для тебя.

Кулаки Феликса сжались, когда он повернулся к Луке. Рычание – чистая ненависть, одни угрозы – поднялось из его горла.

– Никто не просил вас комментировать, Лёве.

– Считайте это подарком. – Глаза Луки метнулись к костяшкам пальцев другого юноши. Его губы изогнулись, как будто он только что прочел что-то, что его развеселило. – Вам действительно необходимо, чтобы медсестра Вильгемина взглянула на ваше лицо. Она замечательно делает перевязки. Нежные пальцы.

– Я одарю вас еще одним переломом носа, если вы не уберетесь отсюда. У меня в запасе есть все штрафные часы в мире. – Феликс дернул головой в сторону табло, где судья, следящий за временем, только что закончил писать мелом его официальное время: 6 дней, 19 часов, 40 минут, 16 секунд. Последнее место.