– Да поняла я уже! Дальше! – прикрикнула на нее Каледина, не торопясь теперь уже приглашать подругу в свой дом.

– Говорят, что будто бы он был отравлен.

– Ты отравительница??? – прошипела Сонька страшным севшим голосом. – Не верю!

– Правильно делаешь, никого я не травила. Аспирин растворила ему в бокале и дала выпить, чтобы он очухался быстрее. Он же никакой валялся. Голощихин выпил, поговорил со мной. Рассказал мне всю историю своей находки, я и ушла. А потом его ночью кто-то мертвым нашел.

– Понятно, – задумалась Каледина, снова очутилась у ворот, распахнула их пошире, вернулась в машину и, покосившись в сторону Катерины, проговорила: – Какой тебе теперь пруд? Теперь тебе сиднем дома сидеть и носа из окна не показывать. Нет тебя и быть там не может. А кто же его нашел?

– А я знаю?! Меня с постели тетя Маша под утро подняла, предупредила, хорошо, а то бы сейчас уже тюремную баланду хлебала. И ведь оправдаться ни за что не смогла бы. На том самом бокале мои отпечатки, черт!

– Ладно, разберемся. Но Дедкова вызванивать все равно нужно, как хочешь. Без мужика здесь не обойтись, Кать, так и знай.

Каледина, полируя шинами свеженький гравий на широкой дорожке, ведущей от ворот к подземному гаражу, надолго замолчала. Молчала, запирая ворота. Молчала, въезжая в гараж. И даже когда вошли в дом, она продолжала молчаливо угрюмо хмуриться.

Бедная Катерина даже не знала, что ей теперь делать, впору поворачивать обратно и действительно падать в ноги Дедкову. Она топталась возле двери, отделяющей жилую часть дома от гаража, не решаясь пройти следом за Сонькой в столовую.

– Есть будешь чего-нибудь? – поинтересовалась та со вздохом, возникая в дверном проеме, увидела, что подруга продолжает томиться на пороге, и удивленно вскинула брови: – А ты чего тут? Чего не проходишь?

– Да не знаю, – пожала Катерина плечами и со вздохом стянула с ног кроссовки. – Наверное, я все же зря тебя в это дело втравливаю. Как бы чего не вышло, Сонь.

– Чему выйти, уже вышло, – хмуро пошутила та, зазывно помахивая рукой и снова скрываясь в столовой. – Если станешь сидеть тихо и смирно и не пойдешь по деревне в поисках новых приключений, то все, может, и обойдется. А за меня ты не переживай особо, Кать. Ты же знаешь, какой я могу быть дрянью при случае. Тебе ли не знать, подруга! Соскочу на раз-два. Скажу, что не селила я тебя. Что ты сама сюда приперлась. Ключ знала, где лежал, взяла и поселилась. А? Как тебе такой расклад?

– Нормально, – кивнула Старкова, еле сдержавшись, чтобы не плюнуть Соньке вслед.

Однако с ней не все так просто. И случай с Сандро заслуживал бы более пристального и детального изучения, не разведись они. Каледина вот сказала, что хотела раскрыть ей глаза на правду, что специально спровоцировала ситуацию, но никто из них – ни Сандро, ни Сонька – не мог знать, что в тот день ей вдруг устроят выходной день, изменив расписание уроков. Каким, интересно, образом Софья собиралась устроить разоблачение неверного? И не вернись Катерина раньше времени домой, что бы могло произойти между ее мужем и ее подругой? Наверное, все, что могло, произошло бы.

Нет, все же Сонька очень, очень, очень опасная женщина, решила Катерина, выхватывая с излишней торопливостью из рук подруги фужер с подогретым красным вином. От таких женщин мужчинам нужно держаться на расстоянии если не пушечного выстрела, то вытянутой руки точно. А Сандро…

Он же, глупец, только на таких и западал. Только с такими и совокуплялся. А может, он ни в чем и не виноват, раз в его многочисленной коллекции были именно такие образцы?! Может, он и в самом деле всякий раз оказывался жертвой и всякий раз, вырвавшись из их хищных цепких лап, спешил домой к своей жене?!

Катерина допила вино. Поставила пустой фужер в раковину. Глянула на Соньку – та сидела растрепанным воробьем за столом, сосредоточенно о чем-то размышляла, без конца теребила спутавшиеся пряди волос, вздыхала – и едва не расхохоталась своим мыслям.

Вот додумалась так додумалась. Сандро определила в жертвы, едва не сочинив на ходу оправдательный трактат о невинно павшем от рук и остальных частей тела жестоких соблазнительниц.

Сонька, может, и стерва, каких мало, но предавать ее она не станет. Ни в случае с Сандро, ни теперь.

– Сделаем так, – вдруг заговорила подруга, вволю намолчавшись. – Поживешь пока здесь. Сколько, не знаю, без вопросов! А там… А там постараюсь тебя за границу переправить.

– Куда?! – распахнула Катерина глаза. – Ты чего, Сонь?! Какая заграница нам поможет?! Этот, как его… Интерпол, во! У него же не руки, а клещи! Найдут везде.

– А что уж прямо дело до федерального розыска дошло, что ли? – недоверчиво покосилась на нее Каледина. – Погоди ты раньше времени паниковать. Тетка ей какая-то то ли с перепугу, то ли спросонья, то ли с бодуна хорошего наболтала чего-то, она и поверила. Что Хромин опасен для тебя, тут спорить не стану. А вот что касается милиции… Тут надобно еще подумать. Ты располагайся, Кать, а я, пожалуй, поеду. Вечером свет не включай в доме. Если приспичит, читай в ванной или в туалете. Подпол еще есть. Шикарный! Жить там запросто можно, только с обогревателем.

– Спать буду раньше ложиться, – нашлась Катерина. – Темнеет сейчас поздно, лето же. А в подпол не полезу.

– Ага, ну давай, шуруй в постельку, я свет погашу и запру тебя. Звонить не стану. Если менты здесь замешаны, могут телефончик твой запросто пробить. И ты свой отключи, поняла?

Катерина тут же, без лишних слов и возражений, достала свой телефон и показала его Соньке. Он был выключен.

– Отлично, – пробормотала та и повела показывать ей спальню.

Спален оказалось, как в сказке про медведей, аж целых три. В первой стояло широченное ложе, больше напоминающее своими размерами боксерский ринг. Во второй кровать оказалась скромнее. А третья спальня удостоилась раскладного дивана возле окна.

– Выбирай любую, – Сонька зевнула, незаметно глянув на часы.

Катерина вошла в среднюю дверь. Села на самый краешек. Привычно качнулась, не зная зачем. Расстегнула джинсы, стянула их с себя и полезла под толстое пуховое одеяло.

Ей показалось, что уснула она почти тут же, стоило голове коснуться подушки. И Сонька, что гладила ее по волосам и целовала в щеку, ей точно приснилась. И сухой щелчок, погрузивший дом в кромешную темноту, тоже был полусном-полуявью. И тревога еще.

Какая-то странная непонятная тревога то ли пригрезилась ей, то ли нет. Она тормошила ее и заставляла ворочаться. Ощущение было таким, будто она что-то упустила, чего-то недоговорила, о чем-то умолчала о важном. А молчать было нельзя, она это понимала даже во сне. И ворочалась, ворочалась, ворочалась, не понимая, что же это такое?!

Проснулась Катерина от собственного сдавленного крика. Он сначала ей приснился вроде, а потом уже, прорвавшись из сновидения, сделался вдруг громким и пробуждающим.