Она села на нагретое солнцем сиденье, откинула волосы на спинку, улыбнулась призывно и успела только спросить:

– Ну! И где наш Кирюша?

Софья Каледина даже испугаться не успела, уловив в зеркале заднего вида невнятное движение за своей спиной. Успела лишь подумать, что, ну вот, она так и знала, что от этой Катьки с ее преступными заморочками добра не жди.

Четкий утонченный профиль Тамары не просто сводил Хромина с ума, он приказывал всему, что имелось внутри его, корчиться, болеть, переползать с места на место и заходиться судорожным трепетом в самых невероятных, недоступных пониманию зонах. То под лопатками заколет, он только успел подумать, что это сердце у него заболело, как тут же в районе желудка страшный спазм, следом виски сдавило, потом снова сердце. И так ведь день за днем, день за днем, хоть стреляйся из-за этой несговорчивой девки.

– Как дети? – разомкнул пухлый рот Хромин, устроил локти на своем рабочем столе, сцепил пальцы, чтобы не дай бог не дать им воли, и, не успев дождаться ответа, приказал: – Сядь напротив.

Она не любила садиться в это кресло, об этом ему было известно. Кресло было высоким, глубоким, и когда Тамара в него садилась, ее коленки неестественно высоко задирались. Коленки задирались, кромка юбки уползала вверх, и, если везло, Хромину был виден треугольник ее нижнего белья. Как она ни старалась, как ни изощрялась, подол все равно задирался. Прямо вот как сейчас.

Хромин еле сдержался, чтобы не облизнуться, и тут же снова сморщился. Болезненный внутренний спазм, который он по наивности принял за сердечный, сместился ниже пуговицы его домашних джинсов, и нормально сидеть стало и вовсе невмоготу.

– Как дети? – снова повторил он вопрос, уставил немигающий взгляд в ее раскрасневшееся от мучительного стеснения лицо.

– Нормально, – едва слышно выдохнула Тамара, испуганно вздрогнула от того, что хозяйская рука вдруг взметнулась вверх, и уже громче и четче повторила: – Нормально. С ними все хорошо. Они собрались и готовы ехать.

Дети уезжали уже через час. Уезжали вместе с матерью и Тамарой в Сочи на несколько дней. Он специально выпроваживал их из дома. Ожидался большой наплыв неожиданных гостей. Правильнее, не ожидавших приглашения гостей.

Мужа этой мерзкой кокотки, что утащила у него и у Александра из-под носа деньги, уже взяли. Поздним вечером по темноте доставят. А там, глядишь, и еще кто-нибудь пожалует. Этот, как его там… Дедков, к примеру. Или лица весьма к нему приближенные.

Гостей должно было быть много. Работы не меньше. Все отсеки в его громадном подвале уже расписаны, будто гостиничные номера, потому и выпроваживал семью подальше от родных стен. Чтобы не знали, не слышали, не подозревали и не мучились потом, задаваясь вопросами.

– Хорошо… – Тарас легонько пришлепнул холеной дланью по столу. – А ты как?

– Что? – Тамара снова вздрогнула, судорожно сцепив коленки.

Чертовы устои этого проклятого дома! В брюках ей ходить по дому не позволяли. В чрезмерно коротких юбках тоже, да она бы и не надела их никогда. Как раз напротив, намеревалась удлинить все подолы почти до щиколоток. И снова запрет!

– У нас тут не монашеское подворье, – фыркнул хозяин, увидев ее однажды в чрезмерно длинном сарафане. – Длина должна быть на уровне коленей и ни на сантиметр ниже либо выше.

Супруга его поддержала, и Тамаре пришлось подчиниться. И все бы ничего, как бы не это проклятое кресло, в которое Тарас при каждом удобном случае ее усаживал. Она же не гимназистка была, понимала, что его взгляду становится доступно, когда она усаживается напротив. Прямо вот как сейчас.

– Ты ехать с ними хочешь, Тома?

Он вовсе не собирался ее пугать и спросил ее об этом с такой нежностью, так тихо, как с детьми, черт побери, редко когда разговаривал. А она снова вся сжалась, будто он плетью ее огрел между лопаток!

– Эх, Тома, Тома, – покачал Хромин начинающей седеть головой. – Не нужно меня бояться, милая. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. И знаешь, что одно твое слово…

Тут он запнулся, не зная, как продолжить. О каком, собственно, слове речь, уважаемый господин Хромин? О каком?! Вот возьмет эта красотка и потребует от него решительных действий, подразумевающих регистрацию в колонном зале местного отдела записи актов гражданского состояния. А что он ей ответить сможет? Да ничего, кроме отказа, разумеется. С женой его способна развести только смерть одна и ничего более. Тесть, который путеводной звездой освещал Хромину его новый жизнеутверждающий старт, ясно дал понять, что никогда и ни о каком разводе и слышать не пожелает.

Семья есть семья! Жена и дети для Хромина должны быть на первом плане, а на все остальное тесть с пониманием прикроет глаза.

К слову стоит заметить, Тарас его частичной незрячестью почти не пользовался. Жена была хоть и сукой, но красавицей. Бегать в маленьком городе на сторону, желая при этом сохранить репутацию добропорядочного гражданина, затея бесполезная. Вот и приходилось ему быть почти верным и… с собачьей преданностью безнадежно вожделеть свою работницу – красавицу Тамару.

– Тома-а-а, – прошептал он подрагивающим от напряжения голосом. – Ты слышишь меня, девочка моя?

Она кивнула, покраснев до слез.

Вскочить с этого ужасного кресла, которое было много ужаснее электрического стула, наверное, она не имела права. Ей это запрещал хозяин. Уволиться и уехать куда глаза глядят она тоже не могла. Она будет жить в этом доме ровно столько, сколько ему захочется, это давно не обсуждалось.

– Хочешь продолжать жить, будешь продолжать жить здесь, – сказал он ей однажды, поигрывая крошечным пистолетом перед ее лицом. – Надеюсь, это понятно?

Ей было понятно, и к теме своего увольнения Тамара больше не возвращалась. Терпеливо несла вахту подле его детей, жены и подле него, когда он того требовал.

Тамара вздохнула и невольно зажмурилась, вспомнив недавнюю выходку хозяина.

Этот мерзавец ведь никогда не набрасывался на нее, не валил на кровать, не срывал с нее одежду, зная, что она примется орать, сопротивляться и звать на помощь его жену. А супруги он боялся пуще огня. Он изводил гувернантку своих детей много изощреннее и домогался ее точно так же. Так что предъявить ему обвинение не сумел бы самый строгий прокурор. Стоило ли говорить о ней?

Вот сейчас, к примеру, он усадил ее в кресло для обычного разговора, так? Так. Все это признают. Никто же и никогда не поверит, что он пялится без устали на ее голые коленки и трусы, вгоняя ее в гроб своими сальными паскудными глазищами.

А неделю назад что придумал, гад! Позвал ее из ванной, когда она пробегала мимо двери, якобы для того, чтобы показать ей что-то из окна. Будто кто-то из близнецов в это время на улице схулиганил, а он из окна ванной увидел.

Позвал! Она вошла, подчинившись! А Тарас Хромин там совершенно голый!