— Позвоню конечно. Обязательно!

Хлопнул дверью, поспешно миновал бесконечный коммунальный коридор, к счастью, незамеченный, и оказался на залитой солнцем улице. Быстро пошел вперед. Затем, скомкав бумажку с номером телефона, выбросил ее в ближайшую урну…

— Тебя начальство к себе требует, — в кабинет заглянул один из оперов.

— С чего вдруг? — У себя в кабинете Емельянов успел наглотаться аспирина, и голова стала болеть меньше.

— А кто его знает, — опер пожал плечами. — Сказал, чтоб ты в его кабинет заскочил, как с планерки вернется.

— Откуда вернется? — не понял Емельянов.

— С планерки. Его в обком партии вызвали, совещание у них там какое-то. Он так в шутку сказал: планерка.

Константин похолодел. Не хватало еще, чтоб информация о вчерашнем просочилась наверх, партийному руководству, и его заставили отчитываться за двух раненых милиционеров! Но, подумав, он тут же отбросил эту мысль — когда это простые милиционеры интересовали партийное руководство? Им нет до них дела. Ни до кого нет дела, кроме себя.

Значит, этот вызов — не страшно. Пронесет. Как всегда. И, вздохнув, Емельянов занялся текущей работой.

Но работа не шла, и в какой-то момент Константин просто отбросил ручку в сторону и уставился в одну точку.

И дело было совсем не в разговоре с начальством — хотя и вызов этот все же не выходил из головы, вселяя определенную тревогу.

Впрочем, с начальником Емельянову повезло. В начале 1967 года прежний пошел на повышение — к огромному удовольствию всех сотрудников уголовного розыска, которых он страшно задрал своими нелепыми претензиями и бесконечными придирками. Но качества, которые терроризировали весь коллектив, как раз очень ценились в партийной верхушке, так как вся бюрократия советского общества и была построена по этому принципу — имитировать бурную деятельность на пустом месте и придираться по пустякам, чтобы показать свою значимость. Именно за эти ценные умения бывший начальник уголовного розыска и пошел в гору. А на его место был назначен новый, переведенный в Одессу из сельской глубинки.

Новым начальником стал майор Николай Кузьмич Жовтый — дядька лет сорока, двухметрового роста, его громогласный рев раздавался сразу по всем коридорам, с первого до последнего этажа, и с добродушным, незлобным характером, на радость всем подчиненным. Он жил сам и давал жить другим. А если и ругал, то за дела очень серьезные.

Договориться с ним было легко, зла он не таил, на месть был неспособен, мелочей не видел в упор. А в тех редких делах, в которых требовалась именно раскрываемость, а не очередная докладная записка, всегда стоял за справедливость.

Словом, нового начальника полюбили сразу. Работать с ним было легко. Но вызов к нему означал, что случилось что-то очень серьезное — потому что если провинность была мелкой и рядовой, он сам бы явился к Емельянову в кабинет и устроил легкий разнос. Поэтому оперу предстояло серьезно думать, где он так напортачил.

Емельянову Жовтый сразу понравился. За несколько месяцев работы он еще ни разу не успел с ним поругаться. А это был уже серьезный рекорд, потому что в силу своего характера Константин сразу лез в бутылку. Во всех смыслах.

Но так случилось, что именно Емельянов совершенно случайно узнал тайну Жовтого. И, честно говоря, почувствовал над ним некое превосходство.

Опер расследовал квартирную кражу в «сталинке» на улице Горького, где новому начальнику выделили служебную квартиру. Разговорил соседей. И выяснил совершенно невероятные вещи.

Когда Жовтого перевели в Одессу, он бросил свою жену, с которой прожил 15 лет, быстренько оформил развод, а потом женился на 20-летней пигалице, которую подцепил на какой-то партийной гулянке. Конечно, развод для начальника не приветствовался, и Жовтому никогда в жизни не светил бы такой пост, если б у него не было связей и некой серьезной информации на нескольких партийных чиновников. Так как эти козыри он держал в рукаве, то развод замяли, а пост он получил.

Пигалица оказалась элитной проституткой, ранее обслуживавшей высоких партийных чиновников. После замужества свои привычки она не бросила, а продолжала гулять, путаться со всеми подряд. Жовтый начал пить и страшно ее ревновал.

По вечерам он, как правило, напивался и часто устраивал скандалы, ревнуя молодую жену и выясняя отношения с битьем посуды и отвратительным бытовым мордобоем. Скандальную парочку возненавидели все соседи в доме.

Кто-то из них даже шепотом рассказал Емельянову, что Жовтый часто палил из табельного пистолета холостыми патронами в стены. В общем, соседи были твердо уверены, что рано или поздно он пристрелит свою жену. Однако вызывать милицию и жаловаться участковому никто из них не решался — понятно, что все боялись должности Жовтого.

Емельянов познакомился и с женой начальника — красивой, но несколько потасканной девицей с хитрющими глазами и вульгарными манерами. Когда Жовтого как-то не было дома, он даже умудрился с ней переспать.

Девица действительно показала ему следы от пуль в стенах квартиры и сказала, что давно уже собирается сбежать от ревнивого старого мужа. Кажется, она даже решила зацепить Емельянова, потому как делала ему довольно серьезные авансы. Но Константин сделал вид, что ничего не понял, и благополучно потерялся, в общем, можно сказать, выбрался без потерь из такой отвратительной, неприятной истории.

Но у него появился на начальника серьезный компромат, потому что стрельба в доме из табельного оружия, пусть и холостыми, уже считалась должностным преступлением. Плюс скандалы и жалобы соседей.

До поры до времени Емельянов держал все это как козырный туз в рукаве, но, как умелый фокусник, в нужный момент был готов извлечь этот туз. А пока затаился, и Жовтый даже не подозревал о том, что у Емельянова он находится под колпаком. Константина же такая расстановка сил очень даже устраивала. Цинизм уже давно и прочно стал частью его характера.

Поэтому, при всей тревоге, его не сильно беспокоил вызов к Жовтому — при необходимости он легко бы с ним справился. Сидя за письменным столом и глядя в одну точку, Емельянов понимал, что беспокоит его нечто совершенно другое.

Взрыв. Взрыв в жилом доме, который перестал быть банальной, обычной историей.

С самого первого момента, еще только услышав об этом неприятном деле и узнав, что ему придется опросить свидетелей, Емельянов подумал, что все это как-то странно: взрыв — а пожара нет. Ведь если взорвался газ, то должен быть пожар? Это было очевидно.

В доме обрушились стены и перекрытия. Была повреждена крыша, уничтожен фасад, блоки и камни буквально валились с высоты…

Стоп! Емельянов вдруг остановился в мыслях и сжал кулаки. Он понял, чтó именно его беспокоит по-настоящему.