Имя Ровингтона напомнило Бейнтону, что ему еще нужно уладить некоторые дела, связанные с дуэлью.

Поэтому, дойдя до Менхейма, он с радостным удивлением увидел у входа своего младшего брата Бена, сидящего на крыльце с бокалом любимого виски Гэвина.

Герцог передал пальто и шляпу ночному лакею.

— Ты, наверное, читаешь мысли, иначе откуда ты узнал, что мне нужно тебя видеть? — спросил он Бена.

— Ты пропустил голосование по пенсионному вопросу, брат, — ответил Бен.

Голосование. Как он мог забыть о голосовании? Но увидев, в каком состоянии была Сара, обнаружив, что погибли ее пьесы, он просто не мог ее оставить. Ему необходимо было побыть с ней, пока она не проснется, чтобы убедиться, что все в порядке.

Конечно, Тальберт настаивал, чтобы он ушел, но Гэвин отослал его обратно в Менхейм, пообещав, что приедет в Вестминстер к началу голосования. Эти голосования всегда занимали несколько часов. Они включали отсрочки, переговоры, совещания. Он действительно собирался туда ехать, но потом начал читать пьесу Сары и забыл обо всем.

— Я напрочь об этом забыл. — Он шагнул по направлению к главной приемной, где всегда стоял хороший запас его любимого виски.

— Ого, чудо из чудес, — сказал Бен, идя за ним. — Мой брат, оказывается, обыкновенный человек. Однако Ливерпуль будет ожидать более вразумительного ответа, чем «я забыл».

— Ты что-нибудь придумаешь. Как Элин? — Жена Бена ждала их первенца.

— Спит, — ответил Бен. — Она становится настоящей соней. Я еще хочу предупредить, что матушка очень на тебя обижена. Сегодня вечером она собиралась устроить твое знакомство с какой-то подходящей молодой девушкой.

Гэвин простонал. Выходя из номера в «Кларендоне», Тальберт напомнил ему и о том, что сегодня у него важный ужин.

— Утром я извинюсь и сделаю для молодой леди все, что подобает.

Вот незадача. Гэвин знал, что матушка вправе сделать ему хороший выговор. Он налил себе виски.

— И наконец, — продолжил Бен уже веселее, но таким тоном, который заставил Гэвина насторожиться, — о тебе болтают по всему Лондону. Сегодня я слышал твое имя и в коридорах Уайтхолла, и на улице, по дороге домой. Уверен, на любом званом обеде или чайной вечеринке ты — главная тема разговоров.

— Потому что я пропустил голосование?

— Нет, потому что у тебя появилась любовница.

Гэвин поставил бокал.

— И насколько я слышал, — продолжал Бен, — это не обычная женщина. Она — предмет вожделения всего мужского населения Лондона, включая Ровингтона. Это правда, что он тебя вызвал?

— Да. Я могу рассчитывать, что ты будешь моим секундантом?

— Почту за честь.

— Будь готов. Ровингтон жаждет крови. На кону его честное имя. Он поставил целое состояние на то, что уложит ее в постель, и если проиграет, то не сможет заплатить.

— Я об этом слышал. Скверное дело. Сегодня перед голосованием он очень много о тебе говорил. Заявил, что ты его предал.

— Я поставил его на место.

— А между тем поставившие против него уже требуют оплаты. Он сейчас в чертовски трудном положении. Кроме того, он намеренно дал мне понять, что премьер-министру придется очень долго ждать, пока он проведет билль о военных расходах через Палату общин.

— Подлец. Поругаться со мной — это одно, а задерживать поставки нашим генералам — совсем другое.

— Именно. Ливерпуля это не радует.

— Могу представить насколько.

— Он просил меня передать тебе сообщение.

— Какое? — спросил Гэвин, ожидая выговора из-за угроз Рова.

— Он просил меня сказать тебе, чтобы ты проделал дыру в этом человеке.

— Я это сделаю, — хмуро ответил Гэвин. — Сделаю.

К своему удивлению, Сара сразу же крепко уснула и проспала до самого утра, несмотря на недавний дневной сон.

На этот раз у нее были сновидения. Ей снились мать и летние деньки, когда Сару отправляли в сад поиграть.

— Не входи в дом, пока я тебя не позову, — сказала ей во сне мать, и Сара поняла: она должна притвориться, будто ее нет, исчезнуть. Мужчины значили для матери больше, чем она.

— Оставь нас ненадолго, моя любимая девочка.

— Пойди пока поиграй с куклой, солнышко.

— Не мешай маме, когда она с другом.

— Не стучи в мою дверь…

Сару разбудил стук в дверь. Наверно, стучали уже довольно долго, потому что она услышала, как мужской голос — это был голос мистера Тальберта — нетерпеливо произнес:

— Миссис Петтиджон? Миссис Петтиджон!

Сара потянулась, моргнула и попыталась разыскать свою одежду. В окна гостиной светило яркое утреннее солнце. Сара лежала в постели обнаженная, укрывшись покрывалом.

Стук в дверь перерос в грохот.

— Миссис Петтиджон, у нас сегодня много дел, и со мной пришла портниха.

Портниха? Сара отбросила покрывало и встала. Ее испорченное зеленое платье висело на спинке стула, куда она повесила его вчера. Да, портниха ей просто необходима.

— Одну минуту, — хриплым голосом крикнула она.

Натянув платье, Сара наскоро почистила зубы, плеснула на лицо холодной водой из умывальника и пригладила волосы. Ванна и банные принадлежности все еще стояли в углу комнаты. Обогнув их, она вышла в гостиную.

Услышав ее голос, Тальберт прекратил нетерпеливо стучать. Но все равно недовольно фыркнул, демонстрируя свое возмущение, когда она открыла дверь.

Сара могла бы захлопнуть ее у него перед носом, но за ним стояла целая толпа женщин. Они держали в руках рулоны ткани: муслины великолепных оттенков, сияющие шелка.

Щелкнув пальцами, Тальберт подал им знак войти в гостиную. Женщина, вошедшая первой, безусловно, была главной портнихой. Ее бордовое платье было образцом утонченной элегантности. На очаровательной отделанной шелковыми лентами шляпке задорно торчало страусовое перо. В темных волосах виднелись тронутые сединой пряди, но веселые искорки в глазах и живая озорная улыбка, с которой она посмотрела на возмущенного Тальберта, придавали ей моложавый вид.

Своим зорким профессиональным глазом она, казалось, была способна оценить Сару с первого взгляда. От нее не укрылись ее босые ноги, измятое платье и непослушные волосы. Саре стоило больших усилий не вернуться в спальню и не спрятаться там.

— Это миссис Хилсман, — быстро проговорил Тальберт, словно это имя ничего не говорило Саре. Но это было не так.

— Миссис Хилсман? — Сара еле сдержалась, чтобы не упасть на колени от восхищения.