– А-а! – восторженно вздохнул Фредерик, всецело поддерживая это наблюдение.

– У девочек есть свои маленькие недостатки. Девочки иногда поддаются тщеславию. Я знаю одну маленькую девочку совсем не в ста милях от этой комнаты, которая так гордилась своими новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.

– Нянечка! – вскричала мисс Олифант, розовея.

– Омерзительно! – сказал Фредерик и испустил короткий смешок. И так полон был этот смешок – несмотря на свою краткость – ядовитой иронии, презрения и чудовищного мужского превосходства, что гордый дух Джейн Олифант изнемог от таких оскорблений и глаза ее начали метать молнии.

– Что вы сказали?

– Я сказал «омерзительно».

– Неужели?

– Я не в силах, – раздумчиво сказал Фредерик, – вообразить более прискорбное поведение, нежели выставление себя напоказ подобным образом, и искренне надеюсь, что вас отправили спать без ужина.

– Если бы вас хоть раз оставили без ужина, – сказала мисс Олифант, верившая, что нет защиты лучше атаки, – вас бы это убило.

– Ах так? – сказал Фредерик.

– Вы свинья, и я вас ненавижу, – сказала мисс Олифант.

– Ах так?

– Да, именно так.

– Ну-ну-ну, – сказала няня Уилкс. – Будет, будет, будет!

Она смотрела на них спокойным властным и практичным взглядом, который присущ женщинам, полвека справлявшимся с малолетними капризулями.

– Ссориться нехорошо! – сказала она – Немедленно помиритесь. Мастер Фредерик, поцелуйте-ка мисс Джейн!

Комната закачалась перед выпучившимися глазами Фредерика.

– Что-что? – еле выговорил он.

– Поцелуйте ее и попросите прощения, что ссорились с ней.

– Это она со мной ссорилась.

– Не важно. Маленький джентльмен всегда берет вину на себя.

Неимоверным усилием Фредерик выжал из себя подобие улыбки.

– Приношу извинения, – сказал он.

– Ничего, – сказала мисс Олифант.

– Поцелуйте ее, – сказала няня Уилкс.

– Не хочу, – сказал Фредерик.

– Что-о!

– Не хочу.

– Мастер Фредерик! – сказала няня Уилкс, вставая и указуя грозным перстом. – Ну-ка, марш в чулан под лестницей и сидите там, пока не станете послушным!

Фредерик заколебался. Он происходил из гордого рода. Некогда Муллинер получил благодарность от своего государя на поле битвы под Креси. Но воспоминание о словах его брата Джорджа решило дело. Как ни унизительно было позволить загнать себя под лестницу, но допустить, чтобы она умерла от сердечного приступа, он не мог. Склонив голову, он вошел в чулан, и позади него в замке щелкнул ключ.

Один во тьме, попахивающей мышами, Фредерик Муллинер предался мрачным думам. Минуты две он отдал напряженным размышлениям, в сравнении с которыми мысли Шопенгауэра по утрам, когда философ вставал с левой ноги, показались бы сладкими девичьими грезами, как вдруг из щелки в дверце донесся голос:

– Фредди! То есть мистер Муллинер.

– Что?

– Она вышла на кухню за джемом, – выпалил голос. – Выпустить вас?

– Прошу вас, не утруждайте себя, – холодно отпарировал Фредерик. – Мне здесь очень хорошо.

Ответом было молчание. Фредерик вновь предался своим думам. Если бы его братец Джордж, думал он, предательски не заманил его в эту чумную дыру коварной телеграммой, он бы сейчас опробовал новую клюшку у двенадцатой лунки в Сквоши-Холлоу. А вместо этого… Дверца резко распахнулась и столь же резко захлопнулась. И Фредерик Муллинер, предвкушавший полное одиночество, с немалым изумлением обнаружил, что начал принимать жильцов в свой чулан.

– Что вы тут делаете? – осведомился он с праведным негодованием законного владельца.

Ответа не последовало, но вскоре из мрака донеслись приглушенные звуки, и против его воли в сердце Фредерика пробудилась нежность.

– Послушайте, – сказал он неловко, – не надо плакать.

– Я не плачу, я смеюсь.

– О? – Нежность поугасла. – Так вас забавляет, что вы заперты в этом чертовом чулане?

– Нет ни малейших причин прибегать к грубым выражениям.

– Абсолютно с вами не согласен. Для грубых выражений есть все причины. Просто оказаться в Бингли-на-Море – уже полная жуть. Однако находиться под замком в бинглском чулане…

– …с девушкой, которую вы ненавидите?

– Не будем касаться этого аспекта, – с достоинством сказал Фредерик. – Важно то, что я сейчас нахожусь в чулане в Бингли-на-Море, тогда как, существуй в мире хоть капля справедливости или честности, я бы в Сквош-Холлоу…

– О? Так вы все еще играете в гольф?

– Разумеется, я все еще играю в гольф. Почему бы и нет?

– Не знаю. Я рада, что вы все еще способны развлекаться.

– Почему «все еще»? Или вы думаете, что потому лишь…

– Я ничего не думаю.

– Полагаю, вы воображали, что я буду маяться, нянчась с разбитым сердцем?

– О нет! Я знала, что вы сумеете легко утешиться.

– Что означают ваши слова?

– Не важно.

– Вы намекаете, что я один из тех мужчин, кто беззаботно меняет одну женщину на другую – презренный мотылек, порхающий с цветка на цветок, попивая…

– Да. Если уж вы хотите знать, я считаю вас прирожденным попивателем.

Фредерик задрожал от такого чудовищного обвинения.

– Я никогда не попивал. И, более того, я никогда не порхал.

– Смешно!

– Что смешно?

– То, что вы сказали.

– У вас, видимо, очень острое чувство юмора, – сокрушительно заявил Фредерик. – Вас смешит, что вас заперли в чулане. Вас смешит, когда я говорю…

– Что же, уметь находить в жизни смешное очень приятно, не так ли? Хотите знать, почему она заперла меня здесь?

– Не имею ни малейшего желания. А почему?

– Я забыла, где нахожусь, и закурила сигарету. Ой!

– Ну, что еще?

– Мне показалось, шуршит мышь. Как по-вашему, в этом чулане водятся мыши?

– Безусловно, – ответил Фредерик. – Сотни мышей.

Он было перешел к их описанию – большущие, жирные, склизкие, предприимчивые мыши, но что-то острое и жесткое поразило его лодыжку мучительной болью.

– Ох! – вскричал Фредерик.

– Ах, извините. Это были вы?

– Да.

– Я брыкалась, чтобы разогнать мышей.

– Понимаю.

– Очень больно?