остановке норовил поспать. Однако расследовательская работа ему понравилась. Он присел, стал изучать следы колес и копыт. Пришел к выводу, что это была тройка, что кони добрые, а экипаж — увесистый. Еще, почесав затылок, добавил:

— Кучер-то, Эмма Марковна, не наш был, не из этих краев. Мог бы прямо до березы доехать, но не стал. Если дело в потемках было, забоялся зацепиться за кусты. Вот, туточка он свернул и на большак вернулся.

Действительно, даже я, без особого опыта в таком следопытстве, разглядела, где «увесистый экипаж» развернулся по сухой земле и уехал на дорогу. К счастью, между этим местом и окончательной точкой трагедии, оставались несколько почти высохших луж. В одной из них был четкий след сапога.

Я усмехнулась, подумав про телефон или хотя бы старый фотоаппарат. Но достала блокнот, быстро зарисовала след. Еремей смотрел на меня так, будто я промчалась по цирковой арене стоя в седле.

Так, а с чего столь капитально примят этот куст? Такое ощущение, будто барин шел в последний путь и что-то волочил. Или…

— Эмма Марковна, а покойник-то совсем не простой! И до нас тут верно никого не было, — позвал вдруг Еремей. Он подошел поближе к березе, на которой висел удавленник. — Иначе такую добрую обувку с него бы мужики сняли. И вона, видите? Цепка от часов у него в жилетке. Не иначе, серебряная! Из самого Санкт-Петербурху молодчик.

— С чего ты так решил? — удивилась я и тоже подошла поближе. Мы все еще не топтались по оставленным следам, шагали по опавшей листве чуть в сторонке.

— А вона, подковки у него на сапогах. Видал я работу того мастера, что их кладет, с Санкт-Петербурху он. Вашего-то покойного мужа, царствие ему небесное, вещи, которые вы привезли, разбирали, так там и углядел. Еще любопытно стало, экая затеина — подковка с буковицей. Лушку спросил, она сказывала, что барин, когда на побывку приезжал, на Сенной у мастера заказывал сапоги-то.

Я наморщила лоб. Точно… какие-то вещи покойного мужа Эммочке прислали из самого Парижа: медальон с ее портретом, пистоль, локон волос и баул с носильным. Последний она даже и не разворачивала, а свекры не интересовались, получив тот самый локон и обильно оросив его слезами. Так тючок и пролежал в вещах Эммочки до отъезда из столицы, а потом вместе с ее пожитками приехал в Голубки. Где Павловна все разобрала и хозяйственно разложила по сундукам.

Интересно, что этот столичный господин, заказывающий сапоги у недешевого мастера с Сенной, забыл на моей березе? Другого места не нашел удавиться?

Я вошла в азарт: решила сменить ракурс и обойти дерево так, чтобы хоть мельком глянуть в лицо покойнику.

Ну что, всмотрелась на свою голову. Чуть не села в осеннюю траву, забыв про сапоги, подковки и прочие предметы.

Глава 30

М-да. Зря только осторожничала, не пуская своих крестьян под березу, на которой повесился Анатоль. Да-да, тот самый Анатоль, чиновник из канцелярии его императорского величества, к которому Эммочка бегала, когда хлопотала о пенсии за погибшего мужа. Тот самый, с которым она закрутила легкий, ни к чему не приведший роман, оборвавшийся в самом начале. Тот самый, из-за которого молодую вдову попросили из дома свекров. При жизни проблемы, и после смерти подкинул.

Урядник с прочими полицейскими чинами прибыл утром следующего дня. Гости без всяких церемоний вытоптали под деревом все, что только можно было. Велели мужикам снять висельника, уложили в мою же телегу на старые рогожи и поволокли ко мне в поместье. До приезда капитана-исправника его надлежало положить в холодное место и ждать, пока господин чином повыше прибудет на место преступления.

Савелий Карпыч Голохвастиков, наш урядник, порасспрашивал крестьян явно для порядку, ничем особенно не интересовался, у меня так и вовсе ничего не спросил. Но отобедать согласился охотно.

Я же все это время чувствовала смутную тревогу. Каким ветром столичного чиновника занесло в нашу глушь? Вешаться? Не смешите мои обрезки валенок. И что мне делать? Признаваться, что я с ним знакома, или промолчать от греха?

— А я смотрю, слухи не врут, сударыня. — Оказавшись в гостиной, урядник первым делом с любопытством осмотрелся и даже крякнул от удовольствия, обнаружив на столе, покрытом искусно заштопанной — так что и следов не видно — печатной скатертью, графинчик с водкой. Самой настоящей водкой, тщательно отфильтрованной сквозь березовый уголь и дубовые опилки. Сорокаградусной, прозрачной, как слеза.

— Милости просим, отведайте, — слегка натянуто из-за напряженных мыслей улыбнулась я. — Присаживайтесь, Савелий Карпыч. Сейчас прикажу на стол подавать, а пока для аппетиту рюмочку извольте. Что же за слухи обо мне ходят среди уважаемых людей в нашем уезде?

— Разные, сударыня, разные. Но в основном добрые. Вернулась, дескать, молодая вдова к корням своим, и нет бы слезы лить али амуры новые крутить, занялась чем положено: хозяйством да дитем. — Савелий Карпыч опрокинул рюмочку и удовлетворенно крякнул, быстро закусив это дело соленым груздем. — Про хозяйство, правда, всякое сказывают. Мол, странные дела творите. Но я как погляжу — снаружи домишко старый, того и гляди половина венцов-то выкрошится, а изнутри — батюшки, красота!

Он встал и, спросив взглядом дозволения, пощупал стену возле окна, аккуратно заклеенного полотняными полосками на мыле. Это я так на зиму утеплила щелястые рамы, забив самые большие трещины паклей.

— Глина-то с соломкой, а? Кто бы мог подумать! И тепло, и глазу приятно. А культяпки-то ваши топильные! Уж сколько люди плевались, дескать, непотребство. Теперь, смотрю, уже не только в вашей деревушке бабы сор всякий да навоз сгребают, но и в двух соседних. Дровишки-то кусаются! Их еще поди напили да наколи. А хворостом избу в зиму не натопишь.

Я только улыбнулась и налила гостю еще чарку. За дверью уже шуршала Павловна, заглядывал Алексейка, ждали знака подавать основные кушанья. Пока на столе были только закуски.

— Да, свекор мой, дай ему Бог здоровья, не скупился на рассказы о своей военной молодости на Кавказе, — тут я не рисковала быть пойманной на лжи, ибо свекор Эммы действительно служил где-то за Кубанью. А что в рассказы не вдавался, так поди теперь докажи. Никому и в голову не придет проверять. — Он много чего поведал, как там люди живут. И про то, как они таким способом офицерские дома утепляли. Ну, у себя-то