когда подадут шинель, сказал:

— Благодарствую-с, Эмма Марковна, теперь пора к нерадостному приступить. Прикажите меня проводить.

Я распорядилась. Сама думала остаться в гостиной. Ох, некстати этот полицейский чин напомнил мне о моем Мише. Сладкое он, видите ли, любит. Вспомнила, как пару раз муж хотел взять меня на осмотр места происшествия и опознание, а я отказывалась.

Потом встала, накинула шаль, отправилась следом. Все же это мои владения, и я обязана если не присутствовать на следственных действиях, то хотя бы за ними наблюдать.

По пути меня перехватила Павловна.

— Начальничек-то наш за попом послать велел. Ох, не к добру это.

— Для чего, Павловна?

— Небось, будет мужиков с присягой допрашивать, чтобы крест целовали, когда отвечать станут. Мужик-то от такого испугается, всякое ляпнуть может.

Я ответила банальностью, что-то вроде что не надо думать о плохом. Но шла вслед за исправником с нехорошими чувствами. Права няня, излишняя полицейская дотошность всегда не к добру.

Наш путь вел в сарай с погребом. Я не стала приближаться и глядела издали, как Михаил Федорович осматривает тело. Делал он это старательно, в этом не откажешь.

— Степанида Пла… ох, извините, Эмма Марковна, — послышался шепот, — не знаете, будет ли распоряжение мужиков с крестом допрашивать?

Я слегка улыбнулась. Отец Даниил так растерялся, что перепутал меня с покойной маменькой.

Все разъяснилось через пару минут. Исправник вышел из сарая, жадно вдохнул свежий воздух волосатыми ноздрями.

— Эмма Марковна, поднесите мужикам по чарке за то, что бережно снимали и следы прежних прикосновений на теле сохранили. Знаю, вы всегда можете мужиков угостить.

Я вздохнула — и этому известно о моем ликеро-водочном производстве. Между тем исправник обернулся к батюшке за благословением. Потом сказал:

— Боярина Анатолия, умерщвленного злодейской рукой, похоронить в ограде церковной по всем обрядам. Тело завернуть в смолистую рогожу — может, придется откапывать и еще раз смотреть. Могилку не затерять. В консисторию сам доложу, что не о самоубийце речь. Пойдемте-с в дом, Эмма Марковна.

— Господин исправник…

Отец Даниил взглянул на полицейского. Я верно прочитала этот взгляд: дайте денежку за требу. Хотела подмигнуть попу — ничего, сама заплачу.

Но это не понадобилось. Исправник пристально взглянул на отца Даниила.

— Спросить хотите, кто требы оплатит? А вспомните-ка, батюшка, за прошлый год да позапрошлый сколько мужиков в пьяном виде померло?

Судя по тону, гость задал вопрос, на который знал ответ сам. Батюшка вздохнул.

— Прошлой зимой Фрол на Святках замерз, а до того, на Петра и Павла, Степка-дурак утонул.

— И вы полицию не звали, а просто отпели-схоронили? Так ведь?

— Так, — ответил священник тоном полной капитуляции. — Не сомневайтесь, боярина Анатолия отпою как надо.

— Не сомневаюсь, — кивнул капитан. — Пойдемте, Эмма Марковна.

Я чуть отстала, чтобы спросить у Павловны: при чем тут мужики?

— Да в том дело, — шепнула она, — что по старинному закону бражники да пьяницы — самоубийцы суть, и нельзя их на кладбище. Батюшка наш добрый, отпевал не спрашивая, будто трезвыми померли, копейки лишней с родни не брал. А этот-то, аспид, — сказала она совсем тихо, — прознал-то про мужиков и намекнул: хочешь деньги за панихиду — по закону спрошу.

Да, хороший оперативный шантаж. С попом-то решено, а мне сейчас самой общаться.

— Эмма Марковна, — сказал исправник, когда мы вернулись в гостиную, — распорядитесь стол очистить, чтобы нам поговорить без отвлечений.

Уже скоро на столе не было кофейника, сахарницы, варенья, пряников, пастилы. Оттого гостиная стала похожа на официальный кабинет. Правда, самовар и блюдо с пирогами слегка разбивали эту официальность, но оно и к лучшему.

— Вот и славно, — сказал гость, грузно опускаясь на стул и проигнорировав кресло по соседству. — А расскажите-ка мне все. Про самое детское детство не надо, от института и дальше.

Тон был такой уверенный, что любые возражения, вроде «какое это имеет отношение к произошедшему?», выглядели бы лепетом. Я села напротив, начала рассказ.

Исправник кивал, поддакивал. Что-то отмечал карандашом в тетради, а иногда, как мне казалось, читал, сверяя услышанное с прежней записью.

Когда я замолчала, Михаил Федорович еще раз кивнул. И сказал:

— Знаете, Эмма Марковна, в англицких судах, когда показания даются, свидетель или обвиняемый произносит: клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Так вот, Эмма Марковна, вы мне только правду говорили. Но не всю. А теперь извольте всю правду-с сказать.

Глава 32

Я поморщилась. Побарабанила пальцами по столу. Здесь и сейчас я пусть бедная, но дворянка. И хотя никто не мешает вдовам и прочим мелкопоместным пресмыкаться перед каждым чиновником, у кого в руках сию минуту хоть маленькая, да властишка, мне это глубоко противно.

В конце концов, я ничего плохого и противозаконного не сделала. А прежние знакомства Эммочки… Она показала себя легкомысленной. Но уже вдовой. И тоже никого не убивала, не подставляла, не мучила. Кроме себя самой. И кстати, мужу не изменяла. Ни живому, ни покойному.

Можно и пресмыкаться. А можно и по-другому. Признать право чиновного гостя задавать вопросы и напомнить о своих правах. Для начала, о правах хозяйки. Может, и этого будет достаточно.

— Вот что, Михаил Федорович, — сказала я с улыбкой, — я ведь правильно понимаю, что у нас просто беседа, без протокола?

Может, стоило добавить: «Без записи, скрепленной подписью»? Вдруг провинциальная полиция начала XIX века слово «протокол» не знает? Но Михаил Федорович ответил без всякого удивления:

— Да, мы просто беседуем, пока без протокола.

И слово «пока» почти не акцентировал. А я продолжила:

— И вы у меня в гостях. И настало время пообедать. Давайте-ка откушаем, а там уж вы услышите от меня всю правду.

— Да, можно и так, — кивнул чиновный гость. — За обед — благодарствую-с.

— Тогда пройдемте в столовую, — улыбнулась я.

Русская печь — идеальная замена микроволновки, поэтому минут через пять обед был на столе. Порося пожарить не успели, но этого и не требовалось. Мне показалось, что Михаил Федорович относится настороженно к своему весу и старается его не увеличить. Рюмочку выпил, но только одну, а от второй отказался столь вежливо и решительно, что я больше не предлагала. Зато когда пили чай, кусок пирога с капустой и грибами подложила.

Некстати вспомнилось, что настоящая китайская заварка, привезенная из столицы, у меня