С ревом идущего на посадку истребителя десантники вломились в дом.

Спина мальчишки мелькала перед глазами – он постоянно оборачивался, жестикулировал. Они бежали, запинаясь об убогую «рукотворную» мебель, топча предметы обихода, людей. Жители деревни жались к стенам, корчились в углах. Скалил последние зубы морщинистый старик с синяками вместо глаз, ковылял на руках безногий инвалид – туловище, обрезанное по бедренные кости, волочилось по полу. А за спиной вроде стало тихо, стрельба оборвалась…

Они уже были в этой части деревни. Двор, где учиняются зловещие, отнюдь не чайные, церемонии, зловонное прибежище больной Жозефины. Паренек прыжками носился вокруг Чичо, пытался донести до него не очень сложную мысль. Чичо сообразил, что судьба дарует шансы, опомнился, завертел головой:

– Эндрю! Пьер говорит, что может провести нас к крайнему дому на северной стороне; там есть старый подземный лаз, которым никто не пользуется – его беженцы с Гаити когда-то вырыли, чтобы спасаться от полиции. Он не уверен, можно ли там проползти, но в нем, по крайней мере, можно спрятаться. Но учти, если его найдут…

– Пусть ведет, – не раздумывал Андрей. Пробиваться к лесу было поздно, он чувствовал, что бандиты окружили деревню, а рисковать парнями, которых сам же «пригласил» в увеселительную поездку, было неприемлемо. На открытой местности вряд ли кто выживет.

Они бежали по крайним избам на западной стороне. Бараки были построены так, что из каждого строения в соседнее вел заколоченный досками проход – вроде того, как сцепляются железнодорожные вагоны. Трескучие ступени, мяукали кошки, запутанные лабиринты помещений, испускающие тошнотворные запахи нищей жизни. Спуск в сырую нору, источающую такую густую темень, что, казалось, ее можно потрогать руками. В двух шагах кудахтали куры, мечась за невидимой загородкой. Пьер, бурча под нос какие-то заклинания, непослушными руками пытался зажечь спичку, пока Генка не догадался активировать сотовый телефон, и другие – тоже. Сырые земляные стены, пронзительная вонь, лаз в растрескавшейся стене, стыдливо прикрытый истлевшей фанерой. Рваная нора около метра в диаметре – до отвращения черная, неприглядная, от одного вида волосы дыбом… «Тут-то нас и похоронят», – мелькнула паршивая мысль.

– Чичо, скажи спасибо парню… – прорычал он, устремляясь на четвереньках в неизвестность. – Долгих лет ему, здоровья, счастья, денег побольше. С удовольствием подкинули бы еще деньжат, но пустые уже, а банкоматы с собою не носим…

– Вот черт, – убитым голосом вымолвил Генка Тимашевский. – Ну, мы же не червяки…

И уже вползая в нору, Андрей слышал, как Проценко с матом утрамбовывает сыщика в лаз – похоже, у того обострилась клаустрофобия…

Это было что-то вроде ознакомительной прогулки в ад. Самый краешек ада, но впечатлений по горло. Сердце хладнокровного десантника сжималось от страха, кровь бурлила от избытка известного гормона мозгового вещества… Дышать здесь было нечем, земля сыпалась за воротник. Когда он касался головой верхнего края норы, с нее осыпались целые пласты, и он задыхался от ужаса, ожидая, что сейчас их погребет под завалом. Говорить было не о чем, старались размеренно дышать, не сбиваться с темпа – только шикали на Чичо, который то и дело тоскливо выл. К счастью, лаз был идеально прямым, не приходилось сворачивать. В одном месте обвалилась земля, пришлось сделать остановку, разгребая руками холодную глину и равномерно распределяя ее по проходу. Тащились дальше, теряя счет минутам, пройденным метрам, потерянным нервным клеткам…

На завершающем этапе снова месили ссохшуюся глину, разбивали ее рукоятками пистолетов, пинали пятками. Наконец их терпение было вознаграждено. Экраны телефонов освещали выстланный брусьями створ, крышку люка, сбитую из досок. Кряхтели всем составом «подразделения», высаживая ее плечами, – крышка вросла в землю почти намертво. Даже Чичо путался под ногами, изображая посильную помощь. Оторвали, отбросили, полезли вверх, сжимая пистолеты, – страшные, вымазанные с ног до головы…

Солнце уже садилось, растекались сумерки. Они находились на поляне, заросшей стелющейся травой и окруженной древовидным кустарником. В какую сторону податься? Поначалу не нашлись – где тут деревня, где джунгли? Сколько проползли под землей – двести, триста метров? Андрей замешкался, очищая испачканный ствол, и выпустил на мгновение инициативу.

– Туда, – прохрипел Крикун, тыча пальцем в просвет между кустами.

– Не… – засомневался Чичо.

– Я тебе дам «не»! – Леха сжал кулак и поводил им перед носом ни в чем не повинного сыщика. Тот следил за его кулаком, как следит пациент за кончиком пальца невропатолога. – В меня, как в голубя, встроен компас, понял, да?

И, опережая всех, с глухим рычанием полез вперед – без малейшего соображения, что и зачем он делает. «Вредно находиться под землей, – думал Андрей, пробираясь за товарищами. – Стоит вылезти, и просто теряешься…»

Картина называлась «Здравствуй, бабушка». Пятеро мужиков, кряхтя, нанося непоправимый вред тропической флоре, вывалились из кустов… и каждый испытал мучительное желание оторвать крылья «голубю со встроенным компасом». В пяти шагах пролегала дорога, спасительные джунгли остались за спиной. Перед носом – деревня, превращенная в сито молодчиками, безвкусно размалеванный джип и спины семерых отморозков, вооруженных по самое не горюй. Поздно, не убраться! Андрей молниеносно оценил обстановку, разбросав варианты по полочкам. «Бандидос» не стреляли, ждали – очевидно, основные силы, подошедшие с юга, зачищали деревню. Вот обернулся один на шум, обернулся другой – вытянулась изумленная физиономия, украшенная шрамами. Ну, красавцы, ей-богу… До банды метров тридцать.

– Батальон, в атаку!!! – услышал он собственный дрожащий от волнения голос и первым помчался в бой – огромными скачками, перелетая кочки, вопя во всю глотку что-то непотребное, страшное.

И как бальзам на душу – отметил, что не один он такой, – взревели за спиной товарищи, бросились на врага, вскидывая пистолеты. Бандиты выбирались из спячки, обменивались растерянными криками, метались. Двое вскинули автоматы, передернули затворы. Андрей целился на бегу, давил на спусковой крючок, выпуская пулю за пулей. И вокруг него грохотали выстрелы – товарищи дружно открыли стрельбу.

Ответного огня не было, все произошло мгновенно. Незадачливый стрелок закусил от боли губу, рухнул на колени, выхаркивая кровь. Другой – тот самый «европеоид» с лысым черепом – отлетел к боковой дверце, сполз на подножку, выпучив глаза. Налетели, как тайфун – пошатнули, смяли «боевые порядки». Патронов уже не оставалось, все истратили, пока бежали, – пистолеты «браунинг» данной модели не славятся вместительными обоймами. С ревом прыгали на врага, били головами, кулаками, ногами. Уж это умели, истосковались руки за тяжкий период безвременья! Громила в бандане мелькал перед глазами; выкрикивая испанские ругательства, схватил с капота неповоротливый пулемет с остатками ленты и попытался пристроить его к бедру. Он успел бы, но тут Андрей ускорился, прыгнул, изворачиваясь в полете, послал в грудину обе пятки, отбился от земли обеими руками, чтобы не сломать себе позвоночник. Могуч был здоровяк, но удар потряс его до последней косточки. Он продолжал стоять, лишь немного попятился, сдавленно икая; грудина была проломлена, из горла, пузырясь, хлестала кровь. Пулемет свалился под ноги.