знает о том, что Константин благополучно расторгнул нашу помолвку путем посыла меня ко всем чертям. — И единственное мое желание, вернуться к нему и моей сестре. Это все, чего я хочу.

— О, — парень выглядит таким расстроенным, словно у него были на меня другие планы. — Жених, это конечно, аргумент.

— Спасибо, — с нажимом произношу я, молясь не брякнуть ничего лишнего.

— Слушай, но ведь мы могли бы просто… Общаться? — Я прикрываю глаза и едва ли не начинаю скрежетать зубами. — Это-то не запрещено?

— Он очень ревнивый…

— Но его здесь нет, Диана, — это Дхари добавляет уже жестче, чуть меняясь в лице, и у меня холодок пробегает по коже. Я беспомощно оглядываюсь по сторонам, понимая, что если он захочет войти и взять меня, то тут явно никто не станет его удерживать.

— Пожалуй, — стараюсь, чтобы голос не дрожал, — общаться мы и правда могли бы.

— Вот и славно, — его лицо становится покровительственно-самодовольным. — Меня ждет служба, но я вернусь завтра.

Господи, только не это!

Когда тяжелые шаги Дхари стихают в коридоре, я бросаюсь на кушетку, чувствуя сильнейший приступ клаустрофобии. Слезы подкатывают к глазам и чувствую такую глухую безысходность, что хочется выть зверем и рвать на себе волосы.

Мужчины, делающими с нами то, что хотят. Они населяют не только Землю, но и остальные планеты. Как бороться с этими гранитными плитами, придавливающими нас к своим ногам?

Сжав кулаки покрепче, я приказала себе успокоиться.

Страх парализует, а я не могу себе этого позволить. Если хочу вернуться домой к Тесс, то я должна быть сильной. Должна придумать, как отвадить этого чёрта Дхари. По сравнению с Мулцибером он был невинным котенком. Вот только я заперта в камере, а он в более выгодной позиции.

Глава 16

— Я принес тебе кое-что.

Шел шестой день моего добровольного заточения.

Дхари приходил ко мне по нескольку раз. Иногда даже дважды в день, и каждый раз я вздрагивала, видя его и чувствуя неприятный запах какого-то свежего парфюма. Неродной, отвратительный запах мужчины, которого я никогда не захочу.

Увиливать от разговоров с ним становилось все тяжелее. Не помогало даже притворяться спящей. Один раз, когда я имитировала особенно крепкий сон, он вернулся к камере с Крейгом, звенящим ключами.

И когда я вскочила на ноги, Дхари выглядел едва ли не разочарованным.

— Жива твоя землянка, — хмыкнул тюремщик. — Через прутья языками чешите.

На секунду я застыла в ужасе, думая, что Дхари все-таки попросит впустить его, но он этого так и не сделал. А я больше не играла в эту опасную игру.

— Ну же, бери, Диана, это тебе, — просовывает сверток сквозь прутья, и мне приходится приблизиться, чтобы не злить воина.

— Что это? — хмурюсь, не испытывая ни единого желания открывать красную коробку.

— Сюрприз, — ухмыляется Дхари. — Вы же, женщины, любите их.

— Лживый стереотип, — бурчу я, поднимая картон, перевязанный лентой.

Внутри шуршит бумага, и я вся наполняюсь недобрыми предчувствиями, видя красную ткань.

— Что это? — подцепляю кружево одним пальцем брезгливо смотрю в масляные глаза воина.

— Тебе, должно быть, не хватает тут таких изящных вещей, — улыбается он.

— И ты решил принести мне эту марлю, чтобы я окоченела в камере? — нейтральным голосом произношу я, а внутри всё клокочет от бешенства и мерзости.

Да кем он себя возомнил?!

Благодетель долбаный!

— Что такое марля? — хмурится Дхари, и я едва сдерживаюсь, чтобы не запустить кружевным пеньюаром ему в лицо.

— Прозрачная тряпка.

— Это лучшая ткань…

— А мне плевать! — взрываюсь я, запуская в прутья коробкой. — Не смей никогда больше таскать мне такое, понял! — тычу в него пальцем, видя, как удивление в его лице сменяется злостью. Но меня уже несет, и я просто не могу остановиться. — Кем ты, мать твою, себя возомнил?! Я сказала, что у меня есть жених! И мне отвратительны твои намерения! Я покину вашу планету завтра! Катись отсюда!

— Успокойся, Диана, — Дхари поднимается с пола, глядя на меня сверху вниз. — Я могу и не быть таким милым…

— Милым? — я захожусь истерическим хохотом. — Да мне отвратительны разговоры с тобой, а еще хуже — твои грязные намеки!

— Дура! — шипит он, впиваясь пальцами в и глядя на меня с нескрываемой яростью. — Я женой тебя сделать хотел!

Я впадаю в такой ступор, что не сразу нахожусь, что сказать:

— И ты считаешь, что сейчас я должна благоговеть от этой мысли?

— Это великая честь — стать женой воина шивари! Ты должна быть благодарна судьбе за такой подарок!

И тут я уже не выдерживаю. Захожусь истерическим презрительным смехом, заставляя Дхари до белых костяшек вцепиться в решетки. Его глаза наливаются кровью, а губы белеют гневом:

— Тварь! Я знаю, что ты делала, пока была в плену у Мулцибера! О, да! — он смотрит на меня уничижительно, а его лицо становится уродливым, искажаясь ядовитым бешенством. — Он имел тебя, как последнюю шлюху! Ты! Подстилка дьявола!

Я вздрагиваю, как от пощечины, но тут же беру себя в руки и яростно шепчу:

— Я лучше буду его подстилкой, чем твоей женой!

Теперь уже его очередь отшатнуться от железа решетки.

Смотрит на меня так, как будто я и правда исчадье ада. Ведьма, которую не мешало бы сплавить на костре.

— Ты пожалеешь о том, что унизила меня, — он подходит вплотную, заглядывая мне в лицо. — Хочешь быть шлюхой? Ну так, я устрою тебе это, — гадко усмехается, и я чувствую, как перехватывает дыхание.

Ярость отступила, и я осталась на пепелище своих деяний.

Что же я надела?..

Отчаяние затопляет грудь, и я тихо шепчу:

— Дхари, я совсем не это…

— Поздно, Диана, — он явно наслаждается моим ужасом. — Готовься. Ночью, когда служба закончится, я приду. И ты узнаешь, каким я могу быть.

— Дхари… — пальцы и губы трясутся. — Прошу тебя! Я не хотела ничего этого…

— А мне насрать! — он зыркает на меня черными глазами-бусинами. — Что ты там хотела!

— Зейн не позволит этого! — кричу ему, удаляющемуся в спину, но он только заходится смехом.

— Вечером наденешь то, что я купил тебе. Иначе пожалеешь о том, что вообще родилась.

Секунды тянутся бесконечно, пока мозг лихорадочно соображает. Кажется, у меня начался панический жар.

Нечем дышать, и грудь сводит воплем.

Я с ужасом понимаю, что теперь хочу, чтобы Эм пришел за мной.

О, господи…

Опускаюсь по стенкам камеры, чувствуя, как щеки ожигают горькие слезы ужаса и безысходности. Как бы жутко это не было признавать, я понимаю, что до дикости, до боли в груди хочу видеть проклятого демона.

Хочу, чтобы