В положенное время я подходила к своемурабочему столу, чувствуя себя вполне сносно, то ли кофе помог, то ли небольшаяпрогулка, на которую я выкроила пятнадцать минут. Я достала из стола бумаги,просмотрела почту и только тогда обратила внимание на игрушку: медвежонокдержал в лапах, кроме сердца, еще и конверт.

Я посмотрела на Андрея, он сосредоточеннопросматривал какие-то бумаги, пожалуй, чересчур сосредоточенно. Я была уверена:письмо от него, перевела взгляд на конверт и вздохнула, но все-таки протянуларуку.

Конверт выглядел довольно странно. Преждевсего он был черного цвета, что для любовного послания совершенно не годилось.Заклеен двумя полосками скотча, с левой стороны поблескивала золотаямонограмма. Я хотела надорвать конверт, но это оказалось не так легко, пришлосьискать ножницы. Наконец я вскрыла конверт и достала листок бумаги, развернула ив недоумении замерла. Чернила были странного коричневатого цвета, точновыцветшие, почерк тоже странный, буквы квадратные, со множеством завитушек, новсе это ничто по сравнению с содержанием. «Ты избрана, — прочиталая. — Следуй за желтой курткой».

— А почему не за белым кроликом? —разозлилась я и гневно оглядела помещение. Знать бы, кто так шутит, подойти итреснуть по башке что есть силы. Я отбросила письмо, переводя взгляд с однойсклоненной головы на другую. Кажется, никто даже не взглянул в мою сторону.

Андрею вряд ли придет охота так шутить. Тогдакто? Задерживая взгляд на каждом из коллег, я мысленно давала им краткуюхарактеристику и пыталась отгадать, кто мог написать записку. В том, что этонепременно кто-то из присутствующих, я не сомневалась. Кто-то из наших пришелпораньше и оставил конверт…

Разумеется, мои размышления ни к чему непривели. Разозлившись еще больше, я хотела разорвать записку, но тутвыяснилось, что ее нет. То есть листок по-прежнему лежал на столе, там, куда яего отбросила, но сейчас был девственно чист. Надпись непостижимым образомисчезла. Испарилась. Пропала.

Я повертела листок в руках. Разумеется, яслышала, что есть какие-то специальные чернила для шпионских писем, которые воттак исчезают, но как-то не верилось, что кто-то из коллег держит их дома. Ясхватила конверт и вот тогда обратила внимание на монограмму. То, что поначалубыло принято мною за гирлянду цветов, оказалось буквами, украшеннымизавитушками. Слово я прочитала без труда — «Азазель».

Вчера, после разговора с Олегом, я вдруг робкоподумала: а если он прав? Конечно, мне очень хотелось, чтобы он был прав,хотелось вновь оказаться в привычном мире с привычной логикой, и вот теперь этописьмо. Я уже не знала, как относиться к происходящему. Кто-то знает мою тайну,которую я сама успела забыть, люди гибнут, письма исчезают. Что это, чертвозьми? Как я, человек двадцать первого века, должна к этому относиться? Всеэти Азазели, Пятое Евангелие, Апокалипсис с его пророчествами, исчезающиенадписи… И что значит «ты избрана»? И совершеннейшая глупость: «Следуй зажелтой курткой». «Уж если ты демон, — злилась я, — будь добр явитьсяво всей красе, чтоб земля дрожала, а свет померк», и тут я поняла, что впомещении стало темно. Нет, нет, не настолько, чтобы я не различала предметы.Так бывает за несколько минут до захода солнца. Я с испугом посмотрела в окно.Небо затянуло тучами, тяжелыми, темно-серыми.

— Сейчас ливанет, — с улыбкойпокачала головой Зинаида, уставившись в окно. И тут небо разорвала молния,грохнуло так, что все невольно вздрогнули.

— Ну вот, первая весенняя гроза, —заметил Сергей Юрьевич и с чувством начал декламировать:

— «Люблю грозу в начале мая, когдавесенний, первый гром…», — но после пятой строки сбился и смущеннозамолчал.

— Рановато для грозы, — задумчивозаметила Нина Львовна, глядя на меня с таким выражением, точно подозревала моюпричастность к этому. — Сплошные аномалии в природе.

Я сидела, держась обеими руками за край столаи изо всех сил стараясь сохранить остатки, здравого смысла. «Это простогроза, — думала я. — Да, сейчас не май, а апрель, но грозы случаютсяи в апреле. И эта гроза не имеет никакого отношения к Азазелю». Казалось, молнияударила прямо в стекло, несколько человек невольно вскрикнули, Ирина, котораясидела возле окна, пригнула голову к коленям, громко взвизгнув, потом вскочила,отбежала в сторону и встала между шкафов.

— Сейчас опять шандарахнет, —пробормотала она, словно извиняясь.

«Ладно, хватит, я поверила», — вдругподумала я.

* * *

Дождь лил как из ведра, но продолжалсянедолго, минут пятнадцать. Небо посветлело, однако солнце так и не появилось.Мы открыли окно, чтобы проветрить помещение, и тут дверь распахнулась, и вкомнату вошел молодой парень в ярко-желтой куртке.

— Пиццу заказывали? — громко спросилон. Спрашивать ему пришлось не меньше пяти раз, прежде чем выяснилось, чтопиццу никто не заказывал. Парень в досаде хлопнул дверью, а я, вскочив,схватила сумку, пальто и припустилась за ним.

— Я обедать, — пробормотала я,чувствуя недоумевающие взгляды коллег. «Полчаса у меня есть, — думала я,бегом направляясь к лифту. — В крайнем случае позвоню Сергею Юрьевичу ичто-нибудь наплету».

Я успела войти в лифт, двери за моей спинойсомкнулись. Парень в желтой куртке с коробкой в руках недовольно разглядывалпанель с кнопками. На первом этаже я вышла первой, но шла не торопясь, онобогнал меня, я прибавила шаг. Возле входа увидела фургон с надписью на боку:«Пицца на дом, в офис. Вкусно, удобно». Я бросилась к своей машине, боясь, чтопарень исчезнет в потоке транспорта, но пока он разворачивался, я успелазавести мотор.

Со стоянки мы выехали одновременно. Черездвадцать минут я решила, что надо мной издеваются, еще через десять почувствоваласебя идиоткой. Фургончик колесил по городу, останавливаясь то возле одногоофиса, то возле другого, парень удалялся с коробкой в руках, затем возвращалсяуже без коробки, и мы следовали дальше. Так продолжалось полтора часа. Вочередной раз, дожидаясь парня, я позвонила Сергею Юрьевичу, наплела ему проважную встречу, мысленно ругая себя на чем свет стоит. Лучше бы осталась дома илегла спать, а не носилась по городу за разносчиком пиццы.