— Вдруг разведемся, — серьезно сказал Френд. — А церковь не разводит.

А я почему-то подумала: «Непременно разведемся, дай только срок». Как же я ошибалась… Мы не развелись. Бывают вещи куда страшнее.

Хорошо помню тот жаркий день последнего летнего месяца.

— Ты самая красивая невеста в Верене, — сказала Эля, аккуратно обнимая меня. — Просто фея из сказки. Неземное платье, а какая прическа… Настоящая корона из волос! Да и жених хорош. В меру брутальный, в меру респектабельный. Живите и радуйтесь, ребята.

— Брак — это не место для радости. Ощущаю скорее изумление, — призналась я.

В ЗАГСе все получилось. Я сказала «да» почти твердым голосом, хотя едва могла вдохнуть из-за тугого корсета.

Как ни странно, Кеша и Гоша даже прослезились. Они помотали мне немало нервов, требуя, чтобы одного из них на свадьбе не было. Но когда я предложила вообще не приходить, явились оба. И даже перемолвились друг с другом парой слов с кислыми улыбочками. Я вздохнула и мысленно перекрестилась, потому что ожидала как минимум потасовку.

Потом мы целый день катались по Верене и пересекли все светлые зоны, наполняя душу счастьем. Я прощалась с этим городом, оттягивая сладкий миг свидания с Краснокрестецком. Загадочным и необычным.

— Прощай, Верена!

— Прощай, поэзия одиночества!

— Прощай, зовущая Татура!

— Прощай, Шаолинь.

Но сладкий миг оказался совсем не сладким. И уж точно не романтическим. На контрольно-пропускном пункте меня, прямо в подвенечном платье, бесцеремонно обыскал прапорщик. И напрасно Френд возмущался, размахивая временным разрешением на въезд в закрытый город.

А затем я на ватных ногах прошла через вожделенные ворота и ступила свадебной туфелькой на землю обетованную. Я победила! Я была в Краснокрестецке.

После моего ухода из «Бастиона» прошло два года. Я успела закончить музыкальную школу по классу духовых, поступить в университет и расстаться с несколькими мальчиками. Студенческая жизнь так захватила меня, что я не вспоминала не только о Гриндерсе, но и о Маше, которая продолжала учиться на юридическом факультете. Сначала я еще пыталась помириться с ней, но девушка была непреклонна:

— Я не могу быть твоей подругой, Эля, не из-за Грина, не думай. Я тебе его простила и нашу драку тоже.

— Так в чем же дело? Почему мы не можем общаться, пусть не как раньше, но хотя бы изредка встречаться в кофейне?

— Все изменилось, Элюнь… я теперь другая. И тебе со мной общаться не стоит. Еще научу плохому.

Я так и не поняла, что изменилось в Маше, но решила не навязываться, а потом и вовсе забыла о ней. Я наслаждалась новой жизнью, которая стерла из памяти образы Грина, Маши, Йеннифер. С Инеем же сблизилась еще сильнее. Отчасти именно потому, что я перестала общаться с Машей, которую та недолюбливала. Мы обе жили совершенно обычной жизнью двух молодых девчонок — ходили в кино, на концерты в пабы, читали взахлеб и ни к чему особенно не стремились. Казалось, что Шаолинь уже найден, а человек без лица навсегда ушел в прошлое.

Лишь иногда мне становилось немного не по себе. Когда играла на флейте в Заповедном лесу, любуясь Двойными горами. Тогда я чувствовала на своих плечах чей-то настороженный взгляд. А иногда и видела силуэты. И это было моей тайной, такой же, как умение раздвигать границы светлых зон. Лишь Иней могла бы мне поверить, потому что слышала зов мертвых из Веренского водохранилища. Делиться с кем-либо еще не имело смысла. Такие уж люди в нашем городе — равнодушные к потустороннему. А иначе просто с ума сойдешь, если станешь обращать внимание на разные странности.

Я делала все возможное, чтобы забыть прошлое. И просто жить.

А потом я встретила Грина в автобусе. И поняла, что лишь обманывала себя. Мне никогда не вычеркнуть из памяти этого загадочного человека. За два года Гриндерс почти не изменился, только стал еще шире в плечах. Казалось, не узнает он во мне робкую семнадцатилетнюю девочку, подкладывающую ему подарки и любовные письма. Слабую и неуклюжую. Ту, которую привел к поутри на Двойные горы. Ту, которую он ударил из всех сил в одно жаркое лето. Я изменилась довольно сильно — сделала дреды, похудела на восемь килограммов и даже немного подросла.

Два года я стремилась извинить Гриндерса, оправдать его поступки. И почти уже не испытывала ненависти или обиды. Но не учла: простить можно лишь того, кто искренне просит прощения. Боюсь, бывший ролевик не испытывал никакой вины. И даже не знал, что был моей первой любовью.

Поэтому, когда я увидела Грина, мое сердце замерло, но не от любви. А от неудовлетворенного честолюбия. Я подумала, что не добилась ничего в этой жизни. Я так и не научилась фехтовать и не стала воином, а значит, не была достойна своего рыцаря. И я снова ощутила себя слабой и неуклюжей, но теперь знала, чего хочу: научиться фехтовать. Вот тогда можно было прийти и плюнуть ему в лицо. Или броситься на шею.

Сидя на противоположном конце автобуса, Грин не видел меня. Я решила тихонько выйти в среднюю дверь и сбежать.

И тут я на секунду прикрыла глаза. И сквозь опущенные ресницы ясно увидела приближающийся белый контур. Через минуту мы плавно впишемся в светлую зону… Вот и церковь мерцает серебристо-фиолетовым! Нет! Я не хочу смотреть на Гриндерса с идиотской улыбочкой. Не хочу, чтобы на считанные минуты лучшие стороны моей личности вышли на поверхность. Не хочу поддаваться Свету, потому что только злость меня и хранит…

Остановка. Я бросаюсь к двери, расталкивая пассажиров. И… со всего размаха грохаюсь на пол с высоты своих десятисантиметровых каблуков. Нет! Падаю как всегда прямо на спину. Удивительно, что позвоночник после такого еще цел. Да, да, я по-прежнему являю собой образец неуклюжести. Хочется кричать и плакать одновременно.

Я лежу на грязном полу старенького ПАЗа, сжимая кулаки от злости. Но тут мы все-таки входим в пространство светлой зоны. Гримаса ненависти на моем лице сменяется выражением любви ко всему миру.

Я лежу и улыбаюсь, потому что жизнь кажется полной чудес. И даже не удивляюсь, когда Грин подает мне руку и помогает подняться.

— Это стало моей работой — спасать падающих девушек. Каблук не сломала, о прекрасная Элиза?

Я мотаю головой. У меня есть минута, всего минута до окончания светлой зоны. И я бросаюсь на шею Гриндерсу, судорожно выдыхая слова:

— Не бросай меня никогда. Я без тебя схожу с ума. Теряю девочку с флейтой.

— Никогда…

Светлая зона всегда заканчивается так скоро… И вот мы снова в Верене — обычном городе Средней России. Я отшатываюсь от бывшего тренера и смотрю на него с деланным отвращением.

— Эля, надо поговорить. Я должен сказать тебе правду о поутри. И о нас.