Делает он это так, что я ощущаю себя словно на том самом помосте совершенно обнаженная в ожидании, когда войдет неизвестный мне покупатель контракта.

Ловлю себя на мысли, что стиснула ладонь Аделхарда двумя руками сразу, словно в этой руке заключается мое спасение. Ужас!

И как только это вышло? Нет, со мной определенно что-то не так этим вечером. Осторожно разжимаю хватку и пытаюсь освободиться от руки мужа, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. Рейн позволяет это сделать, но не дает отодвинуться, в свою очередь, обнимая меня за талию.

– Мы с женой потанцуем, с вашего позволения.

Раскланявшись, точно на светском приеме, Итан нас оставляет, а Рейн увлекает меня в сторону.

Неожиданный рывок, меня разворачивает и припечатывает к нему всем телом. Хочу отступить, но скользнувшая выше к лопаткам ладонь, не дает. Одновременно клуб взрывается бойким «косманго», отрывистые и резкие переливы которого призывают похулиганить, чем Рейн и занимается.

Он откровенно гладит мою спину и наступает, вынуждая меня делать то же самое. Его шаги шире, и в какой-то момент я почти что падаю, не поспевая, но он удерживает меня, прогибая в пояснице. Мои длинные распущенные волосы метут гладкий пол, а губы Аделхарда почти касаются моих ключиц, дыхание обжигает грудь под тонкой тканью платья. Ощущение острое настолько, что чувствую, как собираются и твердеют соски.

Не могу сдержать полувздох-полувсхлип, когда взлетаю обратно, влекомая сильной рукой, и почти врезаюсь в его тело. Но Аделхарду и этого мало, он продолжает вертеть мной, точно куклой, и на этот раз хватает меня за бедро, вынуждая приподняться на цыпочки. Разрез на платье бесстыдно распахивается, словно специально сделан, чтобы пропустить его руку. Жесткие пальцы впиваются в тело, и я даже не сомневаюсь, что несколько синяков увижу потом в зеркале.

Шаг. Шаг. Поворот. Снова прогиб.

Ускоренная клубная версия классического танца заставляет нас двигаться быстро и резко, но при этом пластично. Несмотря на движения, граничащие с грубостью, я испытываю своего рода удовольствие от этой шальной импровизации, ведь раньше мне не доводилось танцевать вот так, а с обучающим андроидом так не получится.

Со стороны мы смотримся даже красиво – я в алом платье, и он – в черной преподавательской форме, но как же развратно! Удивительно другое, когда и где Аделхард научился подобному?

Толчок! И повернувшись, улетаю прочь, но моя рука в руке мужа, и меня снова возвращают. Рейн едва не до хруста стискивает мои пальцы. Но самое ужасное – его взгляд. В нем совершенно нет страсти, и он по-прежнему непроницаем. Миг, и я снова ударяюсь об его тело, к

– Полегче, Рейн! Мне больно! – шиплю ему в ухо, пока он щетиной царапает кожу на шее.

Он что… Почти меня целует?!

Дыхание вдруг останавливается в горле, и я почти готова его оттолкнуть, но Рейн вдруг замирает. Его ладонь, по-хозяйски лежащая на моей заднице, скользит выше, а хватка становится нежнее.

– Прости! – выдыхает он виновато.

Кажется, что он наконец меня выпустит, но нет. Вдруг обнимает, на этот раз нежно и бережно. Мне кажется, что так обнимают того, кого стремятся защитить… Эти объятия неожиданно приятны, но я не могу взять в толк, чего это он? Днем в моих покоях никакой нежности и в помине не было. Да и во время нашего танца – тоже.

Сглотнув, тихонько веду рукой по его груди.

– Эм… Рейн? На нас все смотрят. Может, даже стримят…

Вокруг нас снова пузырь, за невидимыми границами которого ритмично танцуют студенты, и новая мелодия куда больше годится для безумных скачек, чем для парного танца. Рейн это тоже понимает. Наклонившись к моему уху и почти касаясь его губами, предупреждает:

– Будь осторожна с Соларами, Арелия. Тебе покажется странным, но мое имя защитит тебя от них куда лучше, чем имя твоего отца. Настоятельно рекомендую пользоваться им.

Слова Аделхарда заставляют насторожиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты же неглупая, Ари. Подумай.

Пристально глядя мне в глаза, Рейн проводит большим пальцем по моей нижней губе. Это простое движение вызывает сложную гамму чувств от неприятия до томительного ожидания неизбежного.

Такое чувство, будто внутри взорвалась долбаная радуга!

Задохнувшись, инстинктивно прикрываю веки в ожидании поцелуя. Вот-вот… Мне кажется, я уже чувствую его тепло и дыхание на коже, но, когда открываю глаза, рядом больше никого нет.

Рейн фон Аделхард исчез, словно и не было… Гад!

Нестерпимо хочется убраться подальше. Вернуться в пентхаус и спрятаться под одеяло с головой – только там я смогу снять все маски и немного побыть обиженной маленькой девочкой, но идти на поводу у собственной трусости не в моих правилах.

Как ни в чем не бывало я возвращаюсь в нашу ячейку, чтобы попрощаться с Дереком и его приятелями. Все уже в сборе, сидят за столом, словно и не уходили. О жарких танцах свидетельствуют раскрасневшиеся лица, да губы, жадно тянущие напитки через трубочки.

– Ари, как тебе праздник? – спрашивает Риона Олла.

– Придешь на закрытую вечеринку во вторник? – испытующе смотри на меня Айрон Мэд.

– Спасибо, неплохо, а насчет вечеринки подумаю, – поблагодарив ребят за радушный прием и приятный вечер, поддавшись порыву, чмокаю в щеки Дерека и Нолу, я все же ухожу.

Удивительно, но мне не задают вопросы по поводу того, что творилось на танцполе, лишь уговаривают наперебой остаться.

– Спасибо, ребята, но мне правда пора, – машу остальным на прощание и покидаю ячейку.

Мне не приходится продираться сквозь толпу, люди передо мной расступаются, точно волны, пропуская к выходу.

Одиночество часто посещало меня с тех пор, как отец забрал нас с Кантры. Ночуя одна в огромной комнате, я часто не могла уснуть. Но человек ко всему привыкает. Я давно привыкла к одиночеству и не чувствовала дискомфорта наедине с собой, но сегодня это чувство словно обрело новые силы, и теперь царапало душу острыми когтями.

Лежа без сна, я таращилась в потолок, пока хаотичные мысли играли в мозаику моими воспоминаниями.

Надо же! Каких-то полчаса назад я просто тусовалась с одногруппниками, и это еще не самое дикое. Дикость, что я и навозник танцевали как долбаная парочка! Но острее всего было воспоминание о том, как Рейн обнял меня, словно… Словно я представляла для него ценность.

Могу ли я быть дорога фон Аделхарду?

Нет, это нонсенс. Контракт для него – это месть. Так он хочет выместить застарелые обиды, не более. Я в этом уверена…

Но отчего тогда мысли то и дело возвращаются