Поэтому после слов «он извергался» Петя поставил: «ЛюбящийВас племянник Петя», и спрятал открытку в мешок, рассчитывая при первом удобномслучае бросить ее в почтовый ящик.

Таким образом, Петино описание извержения вулкана хотя исильно уступало Плинию Младшему в достоверности, но зато безусловно превзошлоего поистине классическим лаконизмом.

Днем впереди появилось несколько высоких скалистыхостровков. В серебряном сиянии полуденного солнца, ослепляющем глаза, ониказались воздушными силуэтами разных оттенков голубого цвета: ближние – темнее,дальние – светлее.

Пароход шел самым полным ходом. Освободившись по дороге отвсех своих трюмных пассажиров, с начисто вымытыми морской водой и пескомгрузовыми палубами, жарко сверкающий медью порогов и трапов, свежей краскойспасательных кругов и шлюпок, покрытых крепко зашнурованным брезентом, с веселоразвевающимся итальянским флагом за кормой, «Палермо» снова приобрел щегольскойвид океанского пассажирского парохода.

– Капри, Искья, Прочида, – называл Василий Петрович острова,мимо которых пароход входил в Неаполитанский залив.

– Везувий! – во все горло закричал Павлик.

Действительно, это был Везувий. Его серо-голубой силуэт сдвумя пологими вершинами и сернистым дымом над одной из них явственно проступализ солнечного марева. Оно редело на глазах, уничтожалось, открывая городНеаполь и сотни пароходов в порту и на рейде.

А уже на «Палермо» налетела стая чаек, и красивые белыептицы скользили на раскинутых крыльях, хватая на лету остатки зелени,выброшенной из кухонного иллюминатора. По правде сказать, Пете уже порядкомнадоел пароход. Заключавший в себе сначала столько нового и даже таинственного,теперь, в конце длинного рейса, он уже потерял в глазах Пети почти всякийинтерес. Но, сойдя на мощеный двор неаполитанской таможни, Петя, как шильонскийузник, вдруг пожалел о своей тюрьме.

Мальчик почувствовал, что ему трудно расстаться с надоевшимпароходом, со всеми его прелестными закоулками, с его особыми запахами и даже сочень длинными и очень узкими некрашеными буковыми досками палубы, всегдадобела вымытыми с песком, щели между которыми были залиты смолой.

Во время таможенного досмотра Петя все время боялся, чтоитальянский чиновник найдет в его мешке письмо и тогда произойдет что-тоужасное. Но более чем скромный багаж семейства Бачей не привлек никакого вниманиясо стороны таможенного начальства. Напрасно Василий Петрович, открыв маленькимключиком раздутый саквояж, демонстративно отстранился от него, как бы всемсвоим видом говоря: «Если вы подозреваете, что мы хотим провезти контрабанду,то можете убедиться, господа, что это ложь».

Но итальянский чиновник даже не посмотрел на затейливоепроизведение одесского шорно-чемоданного искусства, а лишь, проходя, ткнул внего большим пальцем, а шедший за ним агент нарисовал мелом на каждой вещикружок, после чего семейству Бачей предоставлялось полное право идти со своимбагажом на все четыре стороны.

В этом было что-то обидно-пренебрежительное, так как умногих других путешественников – преимущественно у пассажиров первого класса –открывали роскошные чемоданы и дорожные сундуки, оклеенные ярлыками отелей,рылись в дорогих вещах, извлекали какие-то сирийские шали, хрустальные банкитурецкого табаку, круглые коробки русской паюсной икры и почтительно требовалипошлину.

Навьюченное альпийскими мешками, семейство Бачей не безтруда общими усилиями выволокло на знойную площадь свой непомерно раздутыйсаквояж и сразу же очутилось в нервно-крикливой толпе комиссионеров.

На них были обшитые галунами фуражки с названиями отелей,которые они представляли. Нечто подобное Петя уже видел на одесском вокзале,когда однажды встречал бабушку. Тогда его крайне рассмешило, как галдящиекомиссионеры тащили в разные стороны за руки какого-то господина, прижимающегоподбородком свернутый зонтик.

Но одесские комиссионеры, в общем довольно робкие, хотя исуетливые, не шли ни в какое сравнение с неаполитанскими. Неаполитанскихкомиссионеров было втрое больше, и они были вчетверо беспощадней. Воинственновыкрикивая: «Гранд-отель!», «Континенталь!», «Ливорно!», «Везувио!», «Отель диРома!», «Отель ди Фиренце!», «Отель ди Венеция!» – они набросились на ВасилияПетровича, потрясая над головой пачками богато иллюстрированных проспектов иобещая на всех европейских языках баснословную дешевизну, неслыханный комфорт,апартаменты с видом на Везувий, семейный табльдот, бесплатные завтраки,экскурсию в Помпею…

Василий Петрович делал отчаянные знаки носильщикам, которыесидели на каменных плитах под стеной в своих синих блузах с бляхами на груди исовершенно безучастно смотрели на расправу комиссионеров с беззащитнымииностранцами. Василий Петрович сделал попытку прорваться к извозчикам, дажепрорвался, но извозчики так же безучастно, как и носильщики, сидели на козлахсвоих экипажей со счетчиками, курили длинные вонючие сигары, и ни один из нихне пожелал протянуть Василию Петровичу руку помощи.

Напротив, когда Василий Петрович занес уже было ногу наподножку одного из экипажей, извозчик сделал зверское лицо, сорвал со своейголовы старую фетровую шляпу и так энергично замахал ею перед носом ВасилияПетровича, крича: «Но, синьор, но!» – что Василию Петровичу пришлось отступить.

В этом непонятном равнодушии извозчиков и носильщиковчувствовалось что-то зловещее. Василий Петрович не знал, что и подумать.Впоследствии выяснилось, что семейство Бачей прибыло в Неаполь как раз в тотдень, когда началась забастовка извозчиков, носильщиков и трамвайных служащих взнак протеста против подготовки итальянским правительством войны с Турцией.

Но от этого семейству Бачей не стало легче, так как,по-видимому, комиссионеры были согласны на завоевание Италией Триполитании и вэтот день не бастовали. Несмотря на все свое неуважение к полиции, ВасилийПетрович уже готов был обратиться за помощью к двум карабинерам в треугольныхшляпах и черных брюках с красными лампасами, похожим друг на друга, какдвойники, своими усиками и большими носами полишинелей, но в это время всеуладилось само собой.

Маленький, хитрый толстячок комиссионер, сообразивший, чтопуть к сердцу отца лежит через любовь к сыну, кряхтя посадил брыкающегосяПавлика на одно плечо, на другое взвалил клетчатый саквояж и рысью побежал впереулок. Василий Петрович и Петя бросились следом за ним и минут через сорокутомительной погони очутились в «Эспланад-отеле». Это название блестело нафуражке предприимчивого толстяка комиссионера.