– Фароат!

Услышав звенящий голос Алиши, я вздрогнул. Поднялся c каменной скамейки с высокими, увитыми плющом подлокотниками и спинкой. Как я оказался в этом парке у храма Аполлона, не помню. Наверное, задумавшись, полностью отдал бразды правления телом мальчишке…

Что лучше, когда ты любишь, а тебя нет, или когда ты почти равнодушен, а в тебя влюблены? С ней я испытал и первое, и второе.

Правда, любил ее по-настоящему только Фароат. И в этом случае я был бы только рад нашему единству. Но, увы, вот появится она сейчас, подойдет, и мне придется уйти, уступить мальчишке место.

Она подошла и замерла, слегка приподняв плечи. Алиша не играла, она была естественной – бедной, жалкой, простоволосой, диковатой и надеющейся. Не замечая царящего вокруг удушливого ада, она терпеливо стояла у врат счастья – кликнут ли ее? Я понял: если сейчас ничего не скажу ей, через мгновенье, через минуту, через пять-десять минут, час – она так же будет стоять!

– Пазака! – голос Авасия звучал глухо и далеко. Я уступал место мальчишке. Ради любви и трепета моей второй половинки от счастья. Чувствовал себя этаким благодетелем, услышав напоследок всхлип Алиши.

* * *

Ночь накануне похода я провел в стойбище паралатов. Дряблый свет располневшего месяца, который несся куда-то напролом в мутных облаках, освещал вытоптанную землю, кибитки, шатры и тех номадов, кому, как и мне не спалось. Душно мне стало в кибитке вождя, вылез из нее подышать да разговорился с Авасием.

– Пазака, наши номады не полезут на стены Керкинитиды…

Мой друг и телохранитель не спрашивал, но и не утверждал. Скорее просто хотел поговорить со мной о походе. Спать я не хотел и охотно ответил:

– Не полезут. Архонт хочет только напугать ее жителей. Аристид как-то обмолвился, что флот Ольвии перекроет выход из гавани. Номады и другие наемники не дадут горожанам выйти за стены, а флот ольвиополитов не даст им покинуть полис по воде. Только кроме нас у стен Керкинитиды соберутся и другие сколоты, которых возглавляет роксолан Гнур. И мне это совпадение кажется странным. Не думаю, что архонт Ольвии нанял всех их…

– Тебя это беспокоит?

– Верно! Я допускаю, что Гнур взял деньги у архонта Керкинитиды. И если я прав, то наемников-номадов перебьют воины Гнура, а флот Ольвии уберется ни с чем домой.

Авасий купился на мой серьезный тон и обреченность в голосе. Он воскликнул с тоской и отчаянием:

– И нас всех убьют?!

– Как можно так думать, друг мой?! Ты, наверное, позабыл, что Гнур сам позвал меня и назначил встречу именно в это время и именно у стен славного полиса Керкинитида. А значит, наших паралатов его воины не тронут.

Авасий молчал не долго и выводы из услышанного сделал верные. Он спросил:

– Пазака, ты не собираешься вернуться когда-нибудь в Ольвию?

– Когда-нибудь может быть, – не раздумывая ответил я. – Гнур позвал нас на другую войну, и признаюсь тебе, я не знаю, что ждет меня и тебя на той войне…

* * *

Узкая палуба транспортного корабля ольвиополитов была заполнена лошадьми и моими соратниками. Еще пять триер – гиппагагос, тех, чьи палубы были усилены для перевозки лошадей, шли на веслах в пределах видимости. Нещадно палящее солнце сводило животных с ума. Кони ржали, ветер срывал с их морд белую пену, и палуба дрожала от ударов копыт.

Триера медленно ползла вдоль береговой линии, лениво шевеля рядами длинных весел. Ее мачта была оголена, но не убрана, капитан все еще надеялся почувствовать ветер, парус свернут. О гребцах под верхней палубой я старался не думать. Впрочем, капитан корабля до сих пор находится на верхней рубке, как и матросы у руля – на задней. Но тем положено… «Наверное, моряки привыкли», – думал я, борясь с приступом тошноты. Когда-то Понт бороздили такие же триеры, только без палубы, да и гребцами на них были воины. На этом корабле гребцы, скорее всего – рабы, закованные в цепи, как преступники.

Я хотел отвлечь себя чем-нибудь, чтобы не замечать зноя, не смотреть на воду, ставшую вдруг огромным, отражающим солнечный свет слепящим зеркалом, но мысли о гребцах только усилили тяжелый, тошнотворный дух потных, давно не мытых человеческих тел, струящийся снизу.

Ветра не было с утра. Но вчерашние аргументы Аристида мне показались весомыми. По его уверениям, морской поход должен занять куда меньше времени и отнять еще меньше сил у людей и животных. Двигаясь по морю, мы избегали опасных переправ вплавь через реки Гипанис и Борисфен и экономили на припасах как минимум две декады[52]. Но тогда я и представить себе не мог, как всего полдня в море измотают людей и животных!

Тишину знойного полудня нарушали звуки флейты. Нет, они не были теми, волшебными и чарующими, что слышал я накануне. Корабельный флейтист насвистывал всего две ноты: высокую, по которой три ряда весел поднималось вверх, и низкую, служившую сигналом для опускания весел в воду.

Под звон цепей размеренный скрип тяжелых уключин и чертово стенание флейты я задремал. Моя спина охладила просмоленные доски палубы и фальшборта, тошнота отступила, и пришло умиротворение. Мысль об оставшейся с паралатами Алише подняла настроение только мне. Фароат где-то глубоко, то ли в сердце, то ли в голове скорбит. А небо над головой, в отличие от наших дум – дивное: глубокое и безоблачное.

Калос Лимен – прекрасная гавань в переводе с эллинского. Так ли это, я вскоре узнаю. Туда пятый день плывет наша армада. Капитан триеры совсем не похож на грека. Когда он говорил, то теребил кончик заплетенной в косички рыжей бороды, и от того, что его правый глаз слегка косил, смотрел капитан будто мимо.

– А знаешь, мальчик? Мы войдем прямо в гавань. В Прекрасную гавань! И на этот раз выгоним херсонеситов из славного полиса навсегда!

Мальчиком он, совсем не обращая внимания на молнии в глазах Авасия, называл меня, а сам при этом добродушно моргал, и в его лукавых, голубых, как вода, Понта глазенках плясали смешинки. Так мне казалось, ведь когда капитан говорил, то смотрел вдаль, туда, где стоял его родной полис – Калос Лимен.

– Мы выгоним херсонеситов?…

Я и правде полагал, что моя война начнется у стен Керкинитиды. Поэтому удивился услышанному. И решил уточнить, что именно капитан имел в виду?

– Нет, мальчик. Херсонеситов из полиса прогоним именно мы – те, кто вырос в этом благодатном краю. А вы, скифы, надеюсь, сделаете так, что наши враги еще долго не смогут сюда вернуться. А к тому времени, когда это случится, мы построим новую стену у самой бухты и установим на ней камнеметы.

Все эти долгие дни в море и благословенные ночевки на берегу капитан молчал. Наверное, так встали на небесах звезды, коль сегодня он разговорился.

– Если все скифы братья, то и ты мне брат! – вдруг заявил капитан.