Почему он так сказал? Еще в прошлой жизни я запомнил это чувство тревоги, когда не понимаешь чего-то или когда появляется властное стремление расшатать это странное чувство вконец, вырвать с корнем и выбросить к чертовой бабушке. Как это обычно бывает, ясность пришла мгновенно: «Сейчас капитан приступит к моей вербовке…»

От нелепости такого умозаключения я рассмеялся, чем невольно поощрил капитана к пояснению:

– Я родом из прекрасноконных! – заявил он, подбоченясь.

Тогда это признание ничего не прояснило о нашем родстве, и я кивнул в ответ просто на всякий случай. Спустя два месяца или около того, оказавшись за стенами Феодосии, я узнал о скифах-каллипидах, которых также иногда называли эллино-скифами. Именно каллипиды в большей степени, чем другие скифы, подверглись влиянию эллинской культуры. Из тысячи жителей Калос Лимен их большая часть – потомки обитавших к северу от Ольвии прекрасноконных скифов.

Капитан не стал меня вербовать, он заявил прямо:

– Не служи за презренное золото архонтам! Прогоним из Гавани херсонеситов, и я подарю тебе дом!

Я улыбался и снова кивал, будто соглашаясь. Что мне еще оставалась делать? Я плыл на его чертовом корабле и мечтал об одном – чтобы это плавание поскорее окончилось.

* * *

Я открыл глаза, разбуженный криками людей и лошадиным фырканьем. И сразу зажмурился от ярких солнечных лучей. Щурясь, увидел длинные молочно-белые полоски света, невесомо лежащие на палубных досках, и столбики пыли, парящие в воздухе. Меня больше не качало, триера не двигалась. Осознав это, я среди прочих звуков стал различать и тихий плеск воды. Приподнявшись над фальшбортом, увидел длинный деревянный причал и под сотню рыбацких лодок вокруг. Рыбаки спешили уйти из гавани, чтобы не мешать швартовке военных кораблей. Куда ни кинь взгляд, было видно серое каменное море одноэтажных домишек, теснившихся на таком же каменистом берегу. Калос Лимен показался мне убогим и унылым, хоть и сравнивать этот полис я мог только с Ольвией.

Грохотнули о причал широкие сходни, по которым тут же мои соплеменники повели лошадей. Хоть ночь, проведенная на палубе, оказалось не такой уж и ужасной, напротив, спалось хорошо, в душе шевельнулась радость по поводу окончания изнурительного плавания.

Пятнадцать минут спустя или около того – и я уже снова на улице эллинского полиса, в этом мире, полном загадок, точнее, в этом почти незнакомом мире. Почти, но не совсем, потому что уже узнаю очертания храмов и отличаю жилые дома от хозяйственных построек. Авасий идет за мной и ведет в поводу наших лошадей. О чем он думает? Парень ведь, как говорили в моей прошлой жизни – хуторской, а умудряется всегда сохранять на лице невозмутимое выражение. Наверное, на моем сейчас написано все, ведь я нервничаю: за спиной ведут под уздцы коней мои воины. Паралатов и сколотов Ильмека – полторы сотни. И людям и лошадям тесно между каменных фундаментов местных лачуг. Животных не поили с полудня вчерашнего дня, да и людей накормить не мешало бы…

Куда идти? Узкие улочки городка вьются вдоль берега, и мне кажется, что мы не так уж и сильно удалились от порта. Заприметив большой дом, заметно возвышающийся над крышами соседних домов, бесстрашно ныряю под каменную арку входа, и перед моими глазами открывается просторный двор. Немного в стороне темнеет фасад не то конюшни, не то зернового амбара, если судить по запахам навоза и обмолоченного хлеба.

Прячась от жара восходящего солнца, двое мужчин расположились в тени той постройки и завтракают. Если не считать нескольких кусков лепешки, их завтрак состоит в основном из вина. Ведь после глотка воды обычно человек так не гримасничает. Мужчина помоложе, со светлыми голубыми глазами и копной волос, словно сделанных из свежей соломы, кривится после очередного глотка и наконец замечает нашу компанию. Он тут же информирует об этом того, что постарше. И хоть говорил он не в ухо, но так тихо, что я не смог разобрать слов, а судя по той прыти, с которой парень оказался за спиной старшего товарища – нам тут не рады.

– Хайре! – приветствую незнакомцев.

Моя рука касается груди, и, высоко подняв подбородок, я жду ответа. Слишком долго жду. За моей спиной свистит клинок, выходящий из ножен. Старший из эллинов делает шаг навстречу, и я слышу:

– Раука пати!

Не сразу понимаю, что незнакомец обратился ко мне по-сколотски. Он назвал меня светлым господином[53] и сейчас стоит ни жив ни мертв, склонив голову и скрестив на груди руки. И снова за спиной звякнул металл – вжик… Должно быть, Авасий вернул меч в ножны.

Я вежливо, как равного, попросил его вывести меня и других воинов за стены полиса и его хору. Пообещал ему заплатить, если укажет он место, где мы сможем напоить лошадей.

– Агапит проведет, – ответил незнакомец и невозмутимо, всем своим видом показывая беспечность, пошел к амбару.

Во мне шевельнулось странное чувство. То ли гнев, то ли раздражение, и я поймал себя на желании догнать наглеца и причинить ему боль. Скажу, что тогда овладел собой с трудом. Я снова и снова мысленно напоминал выученные когда-то положения о том, каким должен быть коммунист: «Коммунист всегда обязательно интернационалист. Его высокий дух, идейность, воля, убежденность, научная вера в большое общее дело делают его жизнь глубоко философско осмысленной, цельной и ценной, подлинно большой жизнью, а не мелочной – обывательской, мещанской, с мелкими заботами, ценностями и поступками» – вспоминал заученное когда-то, механически следуя за проводником. Парень, услышав старшего товарища, беспрекословно подчинился, и уверенный в том, что мы сразу же последуем за ним, вышел со двора усадьбы. А моя память подкидывала все больше и больше важных на тот момент цитат: «Коммунисты должны быть справедливыми, равными, демократичными не только друг к другу, но и ко всем людям труда, ко всем людям, человекам вообще, особенно к старикам и детям. Этим коммунист добивается уважения со стороны трудящихся, доверия со стороны людей».

И мне стало легче. Нет, я почувствовал себя просто замечательно. Умилялся запаху козьих кругляков, обильно покрывавших высушенную солнцем, вытоптанную тысячами ног и копыт землю улиц славного Калос Лимен, прелой соломы с крыш приземистых хаток и тем, что тут совсем не пахло морем и рыбой, как в Ольвии. Я словно вернулся назад, в родную деревню, где царили те же запахи, которые обычно сопровождают скотину – прелой соломы и навоза. День обещал быть солнечным. Копыта лошадей весело стучали по пересохшему грунту, поднимая облака пыли.

Миновали пригороды с их лачугами и одичалым от нищеты людом, и потянулись куда ни кинь взгляд поля мелких землевладельцев – потомков первых поселенцев-эллинов, живущих в аккуратных домиках с садиками и чистыми дворами. Из года в год эти люди обязаны были возделывать посевы, ухаживать за ними, собирать урожай и наполнять зерном бездонные закрома Херсонеса. Немудрено, что Калос Лимен восстал. Теперь эти люди будут жить и работать не для чужаков – херсонеситов, а только для себя!