— Уши Есении связываю, завязываю. Глаза Есении закрываю, забиваю. Рот Есении зашиваю, залепляю. Нос Есении закручиваю, затыкаю.

Голос Есении обрываю, зарываю. Руки Есении ломаю, скрепляю. Ноги Есении срубаю, сжигаю. Члены Есении спутываю, запутываю, не развязать, не отвязать. Тело Есении закапываю, замуровываю.

После того как завязала все узлы, прочитала над веревкой заклятие:

— Абарой Есению колю! Абарой Есению режу! Абарой Есению убью! Гори, Есения!

Веревка полетела в огонь, вспыхнувший с потусторонней силой. Быстро занялась и прекратилась в пепел. Цыганка сидела на коленях, а Нелли стояла ни жива ни мертва, страшно перепуганная и с тяжестью на душе. И молилась о том, чтобы все побыстрее закончилось. Вот только она однозначно потеряла право молиться кому бы то ни было. Ну и к черту! Или она, или это жалкое подобие женщины Есения.

— Развей. Смотри, чтобы на тебя не попало, — приказала Лейла, сунув в руку Нелли горстку пепла, оставшегося от сожженной веревки.

Легкий пепел разлетелся по ветру, и с ним сожаления Нелли. Отчего-то она уверилась, что все сделала верно.

«Или она, или я…» — повторяла она как мантру, глядя на унылый закат и чувствуя, как ее отпускает напряжение. Теперь оставалось только ждать.

Утро встретило меня тошнотой, токсикоз был неприятным и мучительным испытанием, но зато отлично перевел стрелки внимания с других проблем на себя. За то время, что я провела в ванной комнате, страдая от спазмов в желудке, ничего кроме этого меня не беспокоило.

Но после тяжкий груз волнений снова навалился на мои бедные плечи.

Булацкий не показывался, чему я была несказанно рада, поскольку видеть его совсем не хотелось. Наше общение всегда заканчивалось взрывоопасными стычками, на которые сейчас я не нашла бы ни моральных, ни физических сил.

В то же время грызть себя вопросами о грядущем, сидя в комнате в одиночестве, совсем не улыбалось. В конце концов, я вроде бы не пленница здесь, а будущая… хозяйка дома? «Не пойти ли осмотреть собственные владения?» — подумала я с сарказмом и поднялась с кровати, которая неохотно отпустила меня из своих уютных теплых объятий. Лежебокой я никогда не была, поэтому все равно долго бы не провалялась, да и нервы не дали бы уснуть днем.

Оделась я в обычные джинсы и тонкий зеленый свитер, пытаясь заставить себя не стесняться старого поношенного гардероба. Как ни отрицай, слова Кирилла больно по мне ударили. Отец учил всегда, что бедность — не порок. И Кирилл был не прав, тыча мне в лицо своим богатством и всемогуществом, но все равно я чувствовала сейчас себя некомфортно, проходясь по мягкому толстому ковру, окруженная шикарным убранством особняка. Сколько здесь было места! Неужели по этим мрачным коридорам будут бегать маленькие ножки моего ребенка? Сына или дочки. Нет, этот дом в таком вот виде точно не подходит для воспитания детей.

Нужна светлая комната, не на втором этаже, чтобы малыш не дай бог не свалился с лестницы вниз, нужны красивые цветные обои, правильное освещение, нескользкий пол…

Я так увлеклась своими мыслями, что не замечала ничего вокруг и, завернув за угол, наткнулась на идущую мне навстречу Нелли, которая замерла как столб, увидев меня.

В глазах вспыхнуло что-то странное: смесь испуга, недоумения и злости, но она тут же, как мне показалось, наигранно улыбнулась и припорошила свои истинные эмоции деловитым тоном:

— Есения, здравствуй. Я как раз шла к тебе.

— Ммм, здравствуй, — пробормотала я неопределенно, скрестив руки на груди и замечая планшет в руках Нелли, а также ее строгий вид. Белая блузка и черная юбка сидели на ней идеально. Ее вообще можно было бы даже назвать красивой, если бы не постоянное злобное выражение на лице, превращающее красивые черты в гримасу. Уверена, она не понимала, как строго выглядит, как свысока смотрит на людей и тем самым заставляет их ощущать себя ничтожными.

— Пойдем в гостиную, я хочу показать тебе фронт работы, а также перед вылетом обсудить кое-что. Твой брат тоже будет присутствовать. Мне нужны вы оба.

Подгоняемая любопытством и нетерпением от желания наконец увидеть Сашу, я поспешила за Нелли, невольно любуясь тем, как она ловко и при этом грациозно балансирует на высоких каблуках. Ее изящные туфли, несомненно, ценой превышали стоимость всего моего гардероба. Мне пришло в голову, что, даже когда Кирилл оденет меня с ног до головы в шикарные шмотки, так роскошно и при том естественно я выглядеть не смогу. Подобный лоск приобретается с годами, а у родившихся в богатой семье впитывается с молоком матери.

Мне вовсе не хотелось выглядеть смешно и нелепо, будучи женой мэра, позорить его. Конечно, я бы предпочла вообще избегать публичных мероприятий, но, если не удастся, я бы не отказалась предварительно получить от Нелли несколько уроков на тему этикета.

— Располагайся, — махнула она рукой в сторону стула справа большого продолговатого стола, а сама уселась во главе.

Громоздкий стул оглушающе скрипнул ножками в тишине, но ее быстро заполнили новые звуки: скрип колес инвалидной коляски и тихая поступь идущего рядом с ней человека. Марта Рафаиловна несла поднос с чашками и заварочным чайником, а Саша довольно мне улыбался. Я сразу обратила внимание на его чистые волосы и задумалась о том, кто же за ним ухаживает в отсутствие отца. Кстати, папе тоже было бы очень неплохо позвонить. Без телефона я ощущала себя как без рук. Ни важные звонки осуществить, ни новости почитать. Последние, надеюсь, сообщит Нелли, а об отце узнаю от брата. Или ему тоже запретили звонить? Сашка будет в бешенстве. Без интернета и телефона он не существует. Здоровые друзья не очень-то жалуют личным посещением инвалида.

Где-то на задворках сознания, старательно запихиваемые силой воли подальше вглубь, меня подтачивали мысли о муже. Но я прекрасно понимала, что с ним не дадут связаться, что я ничего о нем не узнаю. И, что самое главное, разговаривать нам, собственно, не о чем…

— Привет, Есь, как дела? По какому поводу сбор? — весело поприветствовал меня брат, подъезжая с другого бока стола, бросил взгляд на чашки, а потом на Марту Рафаиловну. — А где четвертая для исчадия ада?

— Молодой человек, нехорошо так говорить о людях, — насупившись, отругала брата домработница, а я покраснела до корней волос и кинула на брата грозный взгляд, который ему, впрочем, был по барабану. Он то и дело косился на выход, будто бы кого-то ожидая, и демонстративно громко прихлебывал чай и гремел ложкой о край чашки каждый раз, когда Нелли начинала говорить.

Этот его детский саботаж казался таким и глупым, что я серьезно разозлилась. Пусть я вовлекла свою семью в большие проблемы и вынудила их изменить привычное течение жизни, но что теперь? Он вечно будет меня наказывать? Мне нужна поддержка родни здесь, в этой враждебной обстановке, а не выходки ребенка, решившего сорвать урок в школе.

— Александр, вы, может, имеете что сказать? — приторно вежливо спросила Нелли. Брат покачал головой и ответил спокойно, словно не раздражал тут никого последние минуты: