Мадам де Брессак, исполненная мудрости и сочувствия, немогла не знать, что ее сын, используя столь убийственные аргументы, оправдываетими все свои пороки; она проливала горькие слезы на груди нежной Жюстины,находя в последней здравомыслие и чувствительность, а также наивную и юнуючистоту, которая одновременно соблазняет и обманывает окружающих, и скоропривыкла поверять ей свои печали.

Между тем сын переступал все мыслимые границыблагопристойности и дошел до того, что перестал скрывать свое поведениесовершенно. Он не только окружил свою мать толпой челядинцев, служивших егоутехам, но набравшись наглости, в пылу исступления заявил этой добропорядочнойженщине, что если она еще раз вздумает осуждать его вкусы, он убедит ее в своейправоте тем, что станет развлекаться прямо на ее глазах.

И вот здесь избранная нами правдивость повествования ложитсятяжким грузом на нашу чувствительную и склонную к добродетели душу. Однако надоизображать все, как есть: мы обещали правду, и всякое ее сокрытие, всякое нанее посягательство было бы оскорблением для наших читателей, чье уважение намдороже всех предрассудков так называемого приличия.

Мадам де Брессак, которая обыкновенно каждый год проводилапасхальные праздники в своем поместье, — и потому, что здесь ей былоспокойнее и потому, что здешний священник особенно утешал ее мягкую и, бытьможет, несколько боязливую душу, — так вот, мадам де Брессак, как всегда,приехала с этими благими намерениями, захватив с собой только двух или трехлакеев и Жюстину. Но ее сын, равнодушный к ее чувствам и не собиравшийсяскучать, пока его матушка будет млеть от восторга перед сделанным из тестаБогом, в которого он, как мы убедились совершенно не верил, приехал всопровождении многочисленной свиты: домашние слуги, лакеи, рассыльные,секретарь, конюшие — словом, все, кто участвовал в его проказах. Такаярасточительность. расстроила мадам де Брессак, она осмелилась попенять сыну исказать, что на восемь дней нет необходимости везти за собой всю эту толпу, австретившись с безразличием юноши к своим разумным замечаниям, употребиластрогость.

— Послушай, — сказал Брессак Жюстине, чрезвычайносмущенной оттого, что ей пришлось сообщить ему слова своей госпожи, —передай моей матери, что мне не нравится ее тон… пора поставить ее на место, инесмотря на ее благочестивые упражнения и добрые дела, которыми она занималасьвместе с тобой нынче утром (мне ведь известно, что ты не послушала меня икаждый день выполняешь эти отвратительные обязанности), так вот, несмотря навсе это, я преподам ей небольшой урок в твоем присутствии, после чего она,надеюсь, перестанет досаждать мне.

— О сударь…

— Делай, что тебе сказано, и не смей возражать. Воротазамка закрылись; два сторожа, оставшиеся снаружи, получили наказ отвечать всем,кому вздумается спросить, что госпожа только что выехала в Париж. Брессакподнялся в апартаменты матери в сопровождении верного Жасмина и еще одного изсвоих наперсников по имени Жозеф, красивого как ангел, нахального как палач иобладателя поистине геркулесовского члена.

— Мадам, — заявил он, входя в комнату, —пришло время сдержать обещание, которое я вам дал, что вы сами будете судить омоих плотских удовольствиях с тем, чтобы вам больше не вздумалось мешать мне.

— Что я слышу, мой сын..!

— Замолчите, мадам! И не думайте, будто это призрачноезвание матери дает вам какие-то права на мою личную жизнь. На мой взгляд вывыполнили свою миссию, то есть вас какое-то время сношали, чтобы вы произвелименя на свет, а эти абсурдные кровные узы не имеют никакой власти над такимидушами, как моя. Вы скоро поймете,» о чем идет речь, мадам: когда выпонаблюдаете за моими утехами, я уверен, вы будете уважать их, вы найдете ихслишком сладостными, чтобы осмелиться запретить их, и еще я надеюсь, чтоосознав свою несправедливость, вы предпочтете плоды моих страстей мрачнымрезультатам вашей непонятной суровости.

Говоря эти слова, Брессак закрыв двери и окна, затем,приблизившись к кровати, на которой после утомительных «^утренних хлопот,связанных с религиозными церемониями, отдыхала его мать, грубо схватил ее,приказал Жозефу крепко держать ее за руки и, спустив с себя панталоны,подставил свой зад содомитскому натиску Жасмина.

— Следите, мадам, — приговаривал негодяй, —внимательно следите за всеми движениями, умоляю вас… смотрите, в какой экстазпогружает меня мой любовник… смотрите, какой твердый у него член… Но погодите,пусть Жозеф держит вас одной рукой, а другой помассирует меня и исторгнет моюсперму на ваши костлявые бедра; она зальет вас, мадам, зальет с головы до ног инапомнит вам то счастливое время, когда мой глубокоуважаемый отец сбрасывал вваше нутро свое семя… Что я вижу, Жюстина! Ты отворачиваешься? А ну-ка подойдик своей госпоже и придержи ее, помоги Жозефу.

Нелегко описать все чувства, которыми были охвачены в теминуты наши персонажи. Несчастная Жюстина плакала, исполняя приказание; мадамде Брессак задыхалась от негодования; Жозеф, подстегиваемый похотью, дал полнуюсвободу своему чудовищному члену, который только и ждал момента, чтобызабраться в свободное отверстие;

Жасмин сношался как античный бог, а коварный Брессак,упиваясь слезами матери, готовился залить ее спермой.

— Одну минуту, — сказал он, останавливаясь, —мне кажется, надо добавить сюда еще кое-какие эпизоды. Возьми розги, Жозеф, идоставь мне удовольствие: отстегай мою мать, только прошу не жалеть ее. А вы,Жюстина, массируйте меня и направляйте струю на седалище вашей госпожи, носледите за тем, чтобы сперма не брызнула до того момента, когда этотдосточтимый зад будет достаточно окровавлен благодаря заботам нашего милогоЖозефа, а он, как я надеюсь, отделает его с должным рвением, тем более что кдобронравным делам, которым она предавалась сегодня утром, необходимоприсовокупить умерщвление плоти.

Увы, все было исполнено неукоснительно. Напрасно кричаламадам де Брессак — жестокий Жозеф порвал ее ягодицы на лоскутки; она вся была вкрови, между тем как Жасмин, который извергнулся прежде своего господина,продолжил экзекуцию бедной женщины, Жозеф, заняв его место, начал содомироватьхозяина, а Жюстина с целомудренной неловкостью продолжала старательно ласкатьего.

— О сударь, помилуйте, сударь! — рыдала мадам де Брессак. —Я до самой смерти не забуду оскорбление, которое вы мне наносите!

— Надеюсь, мадам: я как раз хочу, чтобы вы вспоминалиэту сцену, чтобы в будущем не заставляли меня повторять ее.

В этот момент, когда зад мадам де Брессак был основательноистерзан, наш распутник, распалившись докрасна при виде столь пикантногозрелища, вскричал:

— Ягодицы, мадам! Ваши ягодицы! Я чувствую, чтотребуется углубить наши исследования, и я ради вас попытаюсь сделать все, что вмоих силах. Этот необыкновенный зад, такой белый и более прекрасный, чем ядумал, подталкивает меня к неверности, но сначала я должен его выпороть.

Монстр взял розги и некоторое время вспарывал материнскуюкожу, пока его продолжали содомировать, потом, отшвырнув орудие пытки, проник взадний проход обезумевшей от ужаса женщины.