– Как дела, госпожа главный редактор? Муки выбора?

– Нет, господин издатель, выбор сделан, туалетыотправлены в отель. Сейчас собираюсь перекусить. Информация исчерпывающая?

– Абсолютно! Но где ты находишься?

– Как где? Разумеется, на Елисейских полях.

– Я прошу тебя быть не позднее четырех. Рейли самприедет в отель. К пяти.

– Отлично. Буду.

Я вдруг почувствовала, что если не съем немедленно хотьчто-то, просто упаду в обморок. И я зашла в первое попавшееся кафе. Мне былоуже не до гурманства.

Через полчаса, счастливая и довольная, я пила кофе спотрясающим черничным суфле. Вполне могу не спешить. Хорошо!

И вдруг я ощутила какое-то странное волнение. Я подумала, счего бы это? Прислушалась к себе и поняла с пугающей отчетливостью: у менявнутри живет любовь, нерастраченная, никому, по сути, ненужная. Она тосжимается, как пружина, но вдруг может разжаться… Однажды несколько лет назад явпервые вдруг осознала, что способна на большую любовь, и буквально через двачаса встретила Родиона. Я помню это ощущение… помню весь тот день… Я посмотрелатогда в глаза совсем незнакомому мужчине и ощутила боль – это разжаласьпружина… А сейчас это к чему? К встрече с Рейли? Мне стало интересно. Я махнулагарсону, пусть подаст счет. В этот момент в кафе вошли мужчина и женщина. Онснял плащ, а женщина села за столик, не снимая толстого твидового жакета. Ячуть не закричала. Это был Степан Петрович. Он меня не видел. Я ощутила резкуюболь под ложечкой – это разжалась пружина.

Женщина с ним была его женой, я узнала ее по фотографии.Гарсон принес счет. Я медлила. Я не знала, как мне быть. Обнаружить себя? Илипостараться уйти незамеченной? Хотя почему? Между нами ведь ничего нет и небыло… И не будет! Вот в чем ужас. Не будет, потому что он боится меня. Илисебя? А это не важно. Важно, что боится.

– Мадам готова заплатить? – спросил гарсон.

– Пожалуй, нет, мадам хочет еще черничногосуфле! – неожиданно для самой себя сказала я.

– Мадам понравилось?

– О, очень!

– У мадам отличный вкус!

И в этот момент Степан меня увидел. На лице его отразилосьизумление, а потом… Восторг. Он что-то сказал жене и вскочил. Шагнул к моемустолику:

– Вот так встреча!

– Добрый день, Степан Петрович!

– Какими судьбами?

– Командировка.

– Боже мой, как я рад… Мне пришлось тогда улететь…

– Вернее, унести ноги, да?

– Ты поняла?

– Это не так сложно, подумаешь, бином Ньютона.

– Ты обиделась?

– С чего бы это? Кстати, мы на брудершафт не пили.

– Обиделась… Попробуй меня понять…

– Я вас поняла, не обиделась, но продолжать эти игры ненамерена.

Гарсон поставил передо мной ненужное уже суфле. Я машинальноковырнула его ложкой. Степан топтался возле столика. Я не приглашала его сесть,сам он сесть не решался, и отойти, видимо, не было сил.

– Стефано! – окликнула его жена.

– Прости меня, если сможешь.

– Нет, не могу! – вырвалось у меня. Я чувствовала,что вот-вот разревусь. Я вытащила деньги, швырнула на стол и выскочила из кафе.

Но пружина уже разжалась.

Кевин Рейли оказался и вправду очень красивым мужчиной, леттридцати пяти, с виду типичным американцем – белозубым, улыбчивым, загорелым, ссиними яркими глазами, чем-то он напомнил мне кумира моей мамы, Дина Рида. Егоагент, пожилой француз, был весьма любезным, но неуступчивым. И все-таки мы ихпобедили. Я старалась вовсю, Анна Григорьевна была тверда, у Игоря в глазахсверкали искры азарта, Рейли был воодушевлен разгоревшимся торгом, но в концеконцов обе стороны остались вроде бы довольны друг другом. Мсье Леблан вызвалпо телефону девушку из русских эмигрантов, которая будет представлять интересы Рейлив России. Девушка оказалась некрасивой, похожей на пародийный образучилки-старой девы, но с гонором и каким-то, я бы сказала, генетическимпрезрением ко всему, что связано с ее исторической родиной, а именно с Россией.

– Игорь, она нам всю обедню испортит, – шепнула япосле пятиминутного разговора с ней.

– Ерунда! Ничего она не испортит. Он пребывал вэйфории.

– Анна Григорьевна, отойдем в дамскую комнату, –тихонько взмолилась я.

– Разумеется.

Мы извинились и вышли.

– Анна Григорьевна, надо что-то делать, эта щучкавымотает нам все нервы.

– Вы думаете?

– Мне вообще кажется, что все слишком гладко прошло, аэтот Леблан тот еще жук. Полагаю, что кто-то из наших конкурентов пронюхал проРейли и уже закинул удочку, а этот жук сейчас сдерет с нас деньги, она будетзатягивать издание, мы нарушим сроки и вмажемся в неустойку, а они еще разокпродадут права.

– Они вписали в договор право представителя браковатьоформление…

– И вмешиваться в перевод… С такими полномочиями онинас без ножа зарежут.

– В самом деле… Тем более что девица уж очень мерзкая.А вы молодчина. Я как-то расслабилась. Париж, что ли, так действует или обаяниеавтора. Каков красавец, вы не находите?

– Не люблю красавцев.

– А я, грешным делом, обожаю! Не волнуйтесь, я знаю,что делать.

Мы вернулись за стол, и Анна Григорьевна стала сновапросматривать проект договора.

Девица, которую звали Зинаида Голицын, именно так онапредставилась, пила вино.

– Зинаида, – обратилась я к нейпо-французски, – скажите, вы давно были в России?

– В России? Я вообще там не была. И не поехала бы, еслибы не работа.

– А когда вы собираетесь в Москву?

– Думаю, в апреле. Раньше мне там делать, собственно,нечего.

– А если книга будет готова раньше?

– Но существует же компьютерная связь.

– Безусловно. Однако я не уверена, что вы в состоянииадекватно оценить перевод…

– Почему это? – взвилась она.

– Потому что вы живете вне языковой стихии. Язык всевремя меняется, живет своей жизнью, книга в высшей степени современная, тамнеобходимо употребление современных жаргонизмов, сленга, что вы об этом знаете?Кроме того, разумеется, в России есть еще заметное отставание от европейскогостиля в оформлении, но что хорошо для России, что улетит мгновенно, в Европепросто могут не понять. Но вам в данном случае важно, чтобы книга именно хорошопродалась, это главное. А мы все-таки лучше знаем нашу аудиторию.